Святослав Сахарнов - Лошадь над городом

Что касается Брониславы Адольфовны, то она про себя решила, что надо прекратить поездки уличенного в грехе супруга и на всякий случай снять и спрятать с «Жигулей» номер.

Папиросный дым, плававший в зале, к концу заседания приобрел плотность снега, лег по углам, и его можно было сгребать лопатой. Лица заседавших казались зелеными, галстуки у мужчин свешивались на грудь, как языки повешенных. Обсуждали последний вариант новой организации «Новоканала» и возможные проекты использования обнаруженной воды. Когда зал проветрили, на стенах, которые были увешаны чертежами, проявились, как на фотопластинке, белые тонкие трубы и огромный бетонный куб главного корпуса. Один бок у него был нарисован с дырой, через дыру виднелся черный цилиндр атомного реактора. Цилиндр внушал уважение. По обе стороны от завода художник нарисовал кудрявые аллеи. Деревья разбегались от реактора, как бегут на черном рынке продавцы книг от подъехавшей милицейской машины. На втором плане, в карандашном мареве виднелись веселые дома — город, устремленный в будущее.

— Ну вот и отлично. Но надо назвать проект, — и директор, ожидая предложений, довольный откинулся на спинку кресла.

— Комплекс! — быстро предложил Карцев, и все радостно зашумели.

Слово понравилось, это было модное слово, настолько модное, что им не задумываясь называют сотыкованные в космосе корабли, учреждения, где откармливают свиноматок, и даже сведенные вместе детские сады и ясли.

— И поскорее его протолкнуть, — сказал многопытный Неустроев. — Главное — проскочить область, Москва оценит.

Выйти на товарища Н.? — спросил директор, и все понимающе закивали: товарищ Н. пользовался в Паратове весом. Хотя выражение «выйти на кого-то» родилось в среде лиц, имеющих дело со шпионажем, оно с удивительной легкостью проникло даже в такие мирные учреждения, как «Новоканал», где кроме артиста Тихонова в роли Штирлица никаких шпионов в глаза не видели. — Задействуем и его.

Видя, что обсуждение подошло к концу, Згуриди шепнул на ухо директору:

— Обратите внимание — даже Неустроев и Карцев замолчали. Что значит масштаб. И какой успех! Если не возражаете, надо бы отметить..

— Да, масштаб — это очень важно... — ответил директор. — Как вы сказали — отметить? Что отметить?

— Видите ли, у меня через два дня круглая дата, полсотни лет на этой планете. Если хотите — юбилей, я не напоминал, считал, не вовремя, но тут очень резонно — совместить. Небольшой ужин в гостинице, ресторан, цветы.

— Нет-нет, зачем же ресторан? Скромнее надо быть. И не забывайте — к нам едет народный контроль. Может быть, просто в номере? Чай и лимонад. И, как правильно сказали, только ваш юбилей.

Довольный тем, что будущее института наконец перестало вызывать сомнения, директор пожал руки сотрудникам и отпустил их, а появившийся неизвестно куда Иванов стал снимать чертежи и таблицы. И только покидая здание новоканальцы обнаружили, что уже двенадцатый час ночи.

— Черт его знает, наваждение какое-то, — говорил, шагая по дороге, тучный Неустроев поджарому Карцеву, — ведь еще месяц тому назад всем было ясно, что это чепуха, реникса. Ну зачем качать из-под земли с такой глубины горячую воду и поливать ею поля? А теперь обросло, пустило корни, ветки какие пошли: реактор, опреснитель, водохранилище, целый город! Чем черт не шутит, глядишь, действительно построят и мне квартиру дадут — восемь лет в двух комнатах маюсь!

— М-да, сложно все это, — поддержал его собеседник. Они подходили уже к зданию музея, — и мне сперва было ясно — чепуха. А теперь словно в голове таракан поселился, шевелит лапками, ничего против сообразить не могу. Столько открывается заманчивых перспектив, ведь я четвертый год простым инженером...

— Да, уж новые штаты как пить дать откроют. Не будете спорить, вас еще и заведующим сектором сделают. Все-таки вы их и прошлый раз и сегодня попугали, значит — не дурак, с вами лучше не ссориться. А как звучало предложение: построить самый большой канал в Европе!

— И длина какова: два раза вокруг Скандинавии, — с завистью, словно его лишили круизного путешествия, подхватил Карцев, таракан в его голове зашевелился снова.

В этот момент оба поравнялись с музеем, и тогда из его двери вышла способная поразить кого угодно фигура: голый по пояс мужчина с топором в руках и веревкой на шее. При виде Неустроева и Карцева фигура сделала солдатский поворот кругом — и снова скрылась в дверях.

— Что это? — спросил пораженный Карцев, останавливаясь, и его уши зашевелились, как у хорошей лягавой. — Мне показалось, что этот человек похож на нашего Степана Петровича, на директора музея. Но он — здесь, в полночь, полуголый, с топором? Ерунда какая-то! Ущипните меня. Не приходит же он, в самом деле, из дома сюда ночью колоть дрова? Или убивать? Может, сообщить в милицию?

— А ну его к свиньям! — отсоветовал добродушный Неустроев. — Может, они ночного сторожа взяли, а у того семья. Ключ от двери, во всяком случае, у него был.

— Ну, если так...

Но, придя домой и поразмыслив, Карцев все-таки решил позвонить. К его удивлению, дежурный по милиции к сообщению отнесся спокойно, спросил, кто передал, сказал — принято! — и повесил трубку.

Карцев не знал, что Пуховым давно было дано приказание всем дежурным: что бы ни происходило в музее, шума не поднимать, в книгу не записывать, утром докладывать лично.

Бородач появился под вечер. И Пухов, и Степан в это время находились в каморке, где мастер-электронщик объяснял Павлу Илларионовичу, почему каждый современный аппарат любит ремонт.

— Ему от этого хорошо, — туманно настаивал мастер. — Что чинить, хороший специалист всегда найдет. Это только на первый взгляд он исправен. А если его разобрать...

— Стоп! Это — он! неожиданно прошептал Степан, который смотрел через глазок в зал. — Сейчас подойдет к картине. Марьюшка несколько раз говорила, ходит тут один — с бородой. Скорее всего, это — он.

Плотный мужчина среднего роста с окладистой черной бородой, одетый в мешковатый темный костюм, неторопливо двигался по залу мимо витрин с черепами печенегов и полок со штампованными коробочками из пластмассы, продукцией местного завода. В музее было уже пусто, последние посетители покинули зал, оттого звуки, которые доносились через открытую форточку и через полузашторенные окна, были отчетливы и тревожны: испуганно вскрикивали пролетавшие автомобили, обеспокоенно урчал застрявший на остановке троллейбус, под крышей по-кошачьи шипели друг на друга, устраиваясь на ночлег, голуби.

Бородач, описав по залу круг, направился к картине.

Дорога была каждая секунда.

— Нашел время ремонт делать. Голову сниму, включай немедленно! — прошипел прямо в ухо мастеру Павел Илларионович. Тот заметался, воткнул на место какую- то лампу, ввернул винт, согнул крючком и прицепил оторванный проводок.