Святослав Сахарнов - Лошадь над городом

Еле слышно щелкнуло, накаляясь, засветилось красным в окошечке, серый безжизненный экран налился голубизной. Пухов включил в каморке ночник, они втроем, тесно прижатые друг к другу, остались перед огромным голубым глазом, в зрачке которого уже был виден зал, две стены и несколько искаженная, повернутая боком картина. Человек стоял прямо перед ней, внимательно рассматривая, борода лежала на груди слитком чугуна. Пухов повернул ручку, включил гравитационные волны, и цвет экрана переменился, — теперь зал был освещен красным, а стены, картина и сам человек казались резко и грубо нарисованными угольным карандашом. Борода при этом у человека исчезла.

— Нет, — радостно шепнул Пухов. — Нет бороды — фальшивая. Великолепно сработало. Ждать нечего, будем брать его прямо сейчас.

— Да, да, — подхватил Степан. Вон руку протянул, сейчас будет снимать картину. Скорей!

Распахнув дверь и отбросив штору, они выскочили в зал.

Чернобородый тронуть картину не успел, а стоял перед ней, заломив руку к шее, словно пальцами поправляя тесный ворот.

— Сопротивление бесполезно, придется пройти со мной, — сказал, быстро подходя к нему, Пухов. — Оружия нет? Имя и фамилия? — И он ловко провел рукой по карманам бородача.

— Какое оружие? — испуганно отозвался тот. — При чем тут фамилия? — Бормоча: «Ничего я вам не скажу», — он позволил вывести себя из музея, посадить в желто-синий газик, и тот, взблескивая и вскрикивая, умчался, увозя Пухова, Степана и арестованного.

В милиции задержанному тотчас учинили допрос, однако результат его Пухова разочаровал: бородач вел себя тихо, ни в какие окна уплывать ногами вперед не собирался и упрямо отказывался назвать себя. Скоро Пухову стало казаться, что он вообще имеет смутное представление о картине, около которой был задержан.

— А почему около нее останавливались?

— Потому что понравилась.

— Что понравилось?

Молчание...

— Да, вы не разговорчивы. Любите загадывать ребусы? — недовольно сказал Пухов. — Вас в городе кто-нибудь знает?

При этих словах задержанный вздрогнул.

— Давно брились? Я имею в виду бороду. Она вам не мешает?

— Ах, борода? Могу снять, — и задержанный сорвал ее, став сразу человеком средних лет, причем лицо его, к большому удивлению Степана, показалось почему-то до удивления ему знакомым.

Побившись с ним еще некоторое время и снова услышав категорический отказ назвать фамилию и адрес, по которому бородач остановился в городе, Пухов приказал отвести арестованного в камеру и стал оформлять протокол.

— А знаете, — сказал Степан, когда они остались наедине, — ведь это лицо я где-то видел. Причем не один раз. Ужасно знакомое лицо! Только оно было еще моложе. Какая-то загадка. С ним мы не встречались — это точно. Фигуру, походку не знаю. Только лицо. Такое может быть?

Пухов развел руками.

— А вы не ошиблись? — спросил он. — Тип подозрительный, конечно, но боюсь, что это не тот, кого мы ловим. Такой не провалится сквозь землю и не вылетит в окно. Обыкновенный человек, как вы и я... Что-то тут не так!

День не принес ясности. Бородач упорно отказывался отвечать на вопросы, попытка выяснить, не останавливался ли он в эти дни в какой-нибудь из трех посошанских гостиниц, потерпела неудачу: вызванные в милицию администраторы задержанного не опознали.

Когда тени на бульварах удлинились, а нижний край солнца коснулся ребра исполкомовской крыши, Павел Илларионович вздохнул, собрал со стола бумаги, положил их в сейф и, перемазав палец зеленым пластилином, опечатал его. Но тут зазвонил телефон, и голос дежурного глухо, как из-под земли, произнес: — К вам гражданин. Говорит, что вы его хорошо знаете. Пропустить?

— Раз говорит, что знаю, делать нечего. Пускай пройдет!

Через минуту дверь осторожно приоткрылась, и кабинет боком пролез одетый все в тот же морской китель экстрасенс Федя.

— Ну что же, рад видеть! — очищая от пластилина палец бумажкой, свернутой в кулечек, сказал Пухов. — Что так быстро назад? Не понравилось на юге? Конфликт с властями?

— Не нашел контакта с публикой. Мани-мани... — неопределенно ответил фокусник. — А ведь у меня к вам серьезное дело, начальник.

Пухов открыл ящик стола.

— Сигарету?

— Забыли, не курю.

— Здоровье? — поинтересовался Павел Илларионович.

— Надо бы подлечиться, да все некогда. — Федя сел на стул, откинулся на спинку, вытянул устало ноги и начал рассказывать... — Прибыл я в ваш город вчера. Естественно, перед сном забрел в сквер... Не волнуйтесь, никаких скамеек, дал слово. Остановился в колхозной гостинице, у базара. Очень администратору понравилось, как я животом разговариваю. Так вот, сижу я в сквере, вижу — идет человек. Такой, лет под тридцать, гражданин. Садится рядом. Ну, мы, конечно, разговорились, тут как раз первая звезда на небе прорезалась... Она всегда, я заметил, первой появляется.

— Это Венера, — объяснил Пухов. — Венера, которая никогда, уважаемый, звездой не была. К точным наукам, признайтесь, всегда питали отвращение?

— Нам, экстрасенсам, это ни к чему, мы логарифмы понимаем печенью, — убежденно ответил Федя. — Так вот, — продолжил он, — смотрит этот гражданин на вашу Венеру и вдруг начинает спрашивать, знаю ли я здешний музей. А сидим мы как раз так, что музей перед нами. Я говорю, вот он...

— Когда же это вы успели там побывать?

— Прошлый раз, только вы меня выпустили. До поезда время было. Тогда он начинает расспрашивать меня про картины — где там какая висит. Темно стало. Ну, думаю, пора домой. Ноги в руки, и иду в гостиницу...

В это время в дверь робко стукнули, дверь тут же приоткрылась, и в проеме соткалась из воздуха чеширская улыбка Бронислава Адольфовича. Новоканалец извинился, сделал вид, что не смеет войти, но Пухов, понимая, что до конца Фединого рассказа еще далеко, окликнул:

— Бронислав Адольфович, что у вас?

— К вам, к вам, простите за беспокойство, — пробормотал Згуриди, приближаясь к столу и неприязненно поглядывая на потрепанную фигуру фокусника.

— Что-нибудь срочное?

— Да, понимаете, случилось. Ерунда — небольшое недоразумение с автомобилем, номер кто-то снял. Заявление я принес. Надо бы восстановить, если можно, номерок, а?

— Так-так, положите, рассмотрим, окажем содействие... Между прочим, могу познакомить. Маг и чародей, ловкость рук, чтение мыслей. Угадывает предметы, спрятанные в соседней комнате, может предсказать вам судьбу, может — всему «Новоканалу». Не желаете?

— Чепуха, никакой магии нет и чтения мыслей тоже, — желчно откликнулся Згуриди. — Перспективы у нас блестящие, а магия — это мелкое жульничество, журнал «Наука и жизнь» читаю.

Вместо ответа экстрасенс недобро вздохнул, прилизился к Брониславу Адольфовичу, взял его левую уку (заведующий сектором брезгливо скривил рот), помял пульс, посмотрел в потолок, пошевелил бескровыми губами и равнодушно произнес: