Александр Ломм - «Дрион» покидает Землю [Компиляция]

– Вы агент Бошек?

– Так точно, господин начальник! – прохрипел «бродяга» на ломаном немецком языке и еще сильнее выпятил грудь.

– Это вам удалось опознать и задержать Мирослава Яриша?

– Так точно, господин начальник, мне!

– Но потом вас избили неизвестные люди и бежали вместе с преступником?

– Так точно, избили и убежали!

– Вы доложили шарфюреру Вурму, что преступника нужно искать в пределах площади Карла?

– Так точно, доложил!

– Это ваше подлинное мнение?

«Бродяга» захлопал глазами.

– Я вас спрашиваю, что вы об этом думаете на самом деле. Не бойтесь, говорите правду!

– Если по правде, господин начальник, то преступникам нечего было оставаться на площади. У них было время убежать очень далеко…

– Вы уверены в этом?

– Так точно!

– Хорошо. Благодарю за верную службу. Завтра в девять явитесь ко мне. Все. Можете быть свободны!

– Хайль Гитлер! – «Бродяга» вскинул свою грязную лапу и, повернувшись, быстро исчез в темноте.

Кребс посмотрел ему вслед и затем обратился к барону:

– Садитесь, барон. Едем спать. Здесь нам больше делать нечего. А завтра в восемь я жду вас у себя в канцелярии.

Фон Вильден забрался на заднее сиденье, и машина, развернувшись, ушла с площади Карла, на которой молодчики Вурма продолжали трудиться до самого рассвета, обшаривая дом за домом.

Деревянная кукушка высунулась из своей будочки на ходиках и, судорожно дергаясь, прокуковала десять раз.

Пани Рогушева ответила ей тяжелым вздохом и поднялась со стула.

– Пойду прилягу. Голова что-то разболелась… – сказала она и тихо вышла из кухни.

Кованда и одноглазый, сидевшие у стола, ничего ей не ответили и даже не пожелали покойной ночи. Знали они, что все равно бедная женщина не будет спать, пока не дождется сына. Ведь она и из кухни ушла только потому, что слишком тяжело ей было смотреть на напряженные лица мужа и гостя, слишком невыносимой стала для нее гнетущая тишина с медленным тиканьем часов…

После ухода пани Рогушевой мужчины немного оживились. Присутствие строгой хозяйки связывало их: ни покурить сколько хочется, ни поговорить по душам. Три бесконечно долгих часа просидели они под ее надзором, не смея поделиться своими тревогами, перебрасываясь пустыми фразами и томясь мучительным ожиданием. Выкурили они за это время самую малость. Теперь другое дело.

Первым, подавая пример, задымил набивной папиросой одноглазый сапожник. За ним расшуровал свою носогрейку Кованда. Кухня быстро наполнилась сизыми облаками дыма.

– Вы, пан Рогуш, не сердитесь. Вижу, что надоел я вам за весь вечер. Но домой я, право, не могу пойти. Что я жене скажу про Оленьку? Что?

– А я ведь не гоню вас, пан стражмистр. Сидите. Мне все равно ждать нужно… А Гонзу своего проучу за самовольство, крепко проучу! Ишь, стервец! Мало того, что сам полез куда не надо, так еще и девчонку потянул за собой!..

– Э-э, оставьте, пан Рогуш, не говорите так. За что его наказывать-то? Парень поступил правильно. Сделал то, что нам самим следовало сделать… Ольгу он не уводил. Та, наверно, сама вызвалась идти вместе с ним. Она у меня знаете какая! Да что тут говорить… Только бы все обошлось! Только бы они вернулись живы да здоровы!..

– Балуем мы их слишком, воли много даем! Оно, конечно, время такое. Война, оккупация и прочее. Дети слишком быстро вырастают, слишком рано начинают понимать… Пытаются сами решать. А силенок-то мало, головы-то чересчур горячие. Мы и сами еле справляемся…

– Не согласен я с вами, никак не согласен! – с неожиданной резкостью возразил Кованда.

– В чем же вы не согласны со мной, пан стражмистр? – ухмыльнулся одноглазый.

– В том и не согласен, что придерживать нужно нашу молодежь да направлять! Не всегда это хорошо, пан Рогуш, и не всегда правильно. Взять хотя бы мою Ольгу. Я ведь как на нее до сегодняшнего дня смотрел? Девчонка, егоза, наряды там, зеркало, подружки, то да се. Думал, что она и не сознает, в какой живет обстановке, не понимает, что теперь происходит в мире. А на поверку оказалось, что сознает даже лучше меня: и видит, и понимает, и чувствует, и расценивает острее, правильнее, чем я. Вы бы послушали, как она отчитывала меня за Мирека Яриша, за службу мою проклятую! Предателем обозвала, изменником родины! Слыхали такое? А Мирек? Возьмите Мирека. Он ровесник моей Ольги. Мальчишка! А забрали у него родителей, – думаете, скис? Ничуть не бывало! Как он с Оленькой говорил! Оружие, говорит, раздобуду, к партизанам в горы уйду! А вы – «придерживать, направлять»!.. Не согласен я с вами! У таких детей, как ваш Гонза, как Мирек Яриш да Оленька моя, нам с вами учиться следует. Да, пан Рогуш, учиться!

Сапожник с интересом вслушивался в сбивчивую речь полицейского. Он курил частыми затяжками, и глаз его разгорался от скрытого веселья. Ему хотелось раззадорить Кованду как следует, и он сказал насмешливо:

- «Учиться»! Скажете тоже, пан стражмистр. Все это одни слова! А до дела от них далеко. Ой, как далеко! Учиться!.. А ну попробуйте, поучитесь у Мирека Яриша. Бросьте свою уютную квартиру в Праге, свою доходную государственную службу с обеспеченной под старость пенсией, бросьте все свое прочное положение и пуститесь куда-нибудь в горы к партизанам, на смертельные опасности. Разве разумный человек пойдет на такой риск? Променяет ни с того ни с сего спокойную, обеспеченную жизнь на сумасшедшую авантюру, на полную неизвестность? Конечно, нет. И вы, пан стражмистр, на это не пойдете, потому бросьте говорить красивые слова. Ни к чему они. А дочку свою уймите, чтобы впредь ей неповадно было пускаться в подобные опасные авантюры.

Кованду настолько поразили слова сапожника, что он забыл на минуту о своей трубке и глядел на одноглазого с непомерным удивлением, с укором и даже со страхом. Новые мысли и чувства, разбуженные упреками Оленьки, целиком охватили его, и все, что шло с ними вразрез, казалось ему теперь порочным и недостойным.

– Эх вы, а еще бывший коммунист! – сказал он с глубокой горечью. – Послушать вас, пан Рогуш, так и не поверишь, что это вам я в тридцать шестом выбил глаз на первомайской демонстрации… Если хотите знать, я не пустые слова говорю. Мне уже давно все это осточертело. А дочка мне окончательно глаза раскрыла. Я бы завтра же бросил все и ушел в горы! Только как уйти? Кто мне, полицейскому, поверит?! А если и поверят, разве их сам найдешь, партизан этих?

– Так бы вот взяли и ушли, пан стражмистр? Врете! А семья? Вы думаете, жену вашу и дочку по головке погладят, если вы бросите службу и удерете в горы бить немцев?

– Знаю, что не погладят, – вздохнул Кованда. – В этом вся и загвоздка. Были бы у меня связи, были бы верные люди, они бы и уладили все эти вопросы. А так… – И он уныло опустил голову.