Марек Баранецкий - Воля дракона. Современная фантастика Польши [сборник litres]

– Скоро он снова взбесится, – сказала Бальбина.

– Кто?

– Смотри. – Она взглянула на один из холмов, окружающих поляну.

С чистого, звездного неба на сосны, росшие на вершине холма, с грохотом обрушилась молния. За ней вторая, и третья, и четвертая, потом еще. Вокруг поляны прокатилась по лесу неистовая канонада.

– Перун, – сказал Волк.

Он не понимал, что это значит. Это зрелище не поместилось бы в Белоголовом Орлане, даже если бы перебиоранжировать весь ненужный для поддержки полета формат. Высветившаяся проекция в его треснувшей персонали?

– Перун, – кивнула Бальбина. – Когда мы контактируем с ним, он просит называть его Перуном-Тором, тем, кто карает. – Гром вдруг затих, на холме все казалось спокойным. – Да, иногда он бьет как одержимый. Он утверждает, что сильнее Святовита. Что он был таким всегда и ему нужен был только импульс для пробуждения. Мало того что он нарушает арконский цифранж – он все еще пытается доминировать и здесь.

Волк думал, размышлял, как сумасшедший. Хотя он так устал… Это из-за ломбины: онемело тело, парализовало ум.

– Здесь или в Белоголовом Орлане.

– Между другими.

(Думай. Думай. Думай.)

– Значит, Экспедиция была прервана?

Волк не был специалистом в космонавтике, но не представлял себе, что корабль может продолжить миссию, когда его основные системы вытворяют такие чудеса. Хотя, пожалуй, он смог бы справиться с задачей при уменьшении перегрузок в биоранже. Ба, Волк все больше опасается за свою целостность. Разве что…

– Это значит, что Экспедиция завершена, – ответила Бальбина и улыбнулась, видя его мину.

Тигр притворялся, что спит.

Руссту огляделся вокруг. Растущая неподалеку от него южная ограда выстреливала вверх стометровыми кольями, насаживая на острые концы низкие тяжелые облака.

Может быть, они тоже чувствуют боль, подумал Руссту, может быть, поэтому так внезапно изрыгают дождь.

Он сражался с приступом клаустрофобии. У него было ощущение, что колья наклоняются к нему. Что они сейчас размозжат его, рухнув под натиском океана и леса, гудящих в согласованной какофонии. Две стихии, встретившись по ту сторону забора, переплелись до горизонта – нулевой видимости для Перуна.

И тогда океан хлынул бы в Аркону и потопил бы их всех? Сценографическая деталь погубит то, что свято?

Руссту глубоко вздохнул и направился к цитадели. Шел под ветром туда, где огонь, взрывы и стоны. Понятия не имел, что ждет его в центре Aрконы, придется ли ему сражаться, справится ли он…

Это было как прозрение.

«Узлы! – подумал Руссту и почти улыбнулся. – Узлы дают надежду».

Он решил сделать попытку встретиться с матерью.

Режим персонали, имитирующий реал, не позволял ему переместиться в среду обитания Карпатского замка, который Руссту создал, основываясь на детских воспоминаниях и подцвеченных материалах, предоставленных Перуном. В нормальных условиях любой язычник может автоматически перейти в личный сеттинг (или чужой, если получит временное или постоянное приглашение от другого участника Экспедиции). Теперь, когда автоматический трансфер был невозможен, Руссту оставалась дорога через узлы, вплетенные Перуном в среду Арконы для дополнительной защиты.

Сейчас Руссту был за них благодарен Перуну: узлы давали надежду.

Каждому из пятисот сред обитания соответствовал один узел, служивший точкой трансфера персонажа в его или ее среду обитания. Перун, защищенный гексагональной сеткой, которую он особенно любил, нанес узлы на трехмерную физическую матрицу Арконы, после чего тайно сообщил каждому из язычников локализацию места перемещения в свою среду обитания. Если бы Руссту удалось дойти до нужного узла, возможно, он мог бы укрыться в Карпатском цифранже и оттуда организовать сопротивление.

(Бабик временно предпочел не утрясать детали определения таких понятий, как отступления на прежние позиции.)

Проблема была в том, что узел, нужный Руссту, находился в западном храме, одном из двух, еще стоящих вертикально. В одном из двух, производящих впечатление, что они держатся вертикально только потому, что Перун обманывает в очередных подсчетах полученных из-за него повреждений.

Руссту знал место локализации узла для обиталища Брайет Моджеевской, своей второй матери. Он отправился туда, потому что, во-первых, Брайет была членом Совета и соавтором важной части софта, на котором работали Белоголовый Орлан и Аркона. Если же и она будет не в курсе, что здесь происходит, им остается лечь и ждать смерти.

Во-вторых, ее среда обитания отличалась высокой автономией кода. Мать написала их, избегая большинства скриптов Перуна.

Брайет Моджеевская по-своему обработала свой сеттинг. Изменила стандартные коды просто потому, что умела это делать. И потому, что нуждалась в модификации. Она была Астроманкой, с вежливой неохотой относящейся к топорному языку, на котором были написаны открытые для всех фрагменты двигателя Арконы. Брайет, впрочем, с какого-то времени балансировала на грани ереси, о чем ей неоднократно напоминал Плачущий Лис. Он терпел ее лишь потому, что она была активным архитектором кода, и Святовит, несмотря на скептицизм самого любознательного из трех своих славатаров, по-прежнему не сомневался в ее лояльности.

Третья из причин, почему Руссту отправился в среду обитания своей матери, была столь же важна, сколь и банальна. Узел находился в трехстах метрах отсюда, по другую сторону маленького парка, на краю которого, собственно, и оказался Бабик.

Глубокий вдох. Выдох. И вдох. Руссту вошел в темноту меж деревьями, пахнущую влажной зеленью.

Было тяжелее, чем он ожидал. Триста метров на грани паники. Растения не любили его, пытались преградить ему путь. Повсюду было движение, пульсации, sina-мгла липла к его лицу противным жужжанием и прикосновениями. И всякими сомнениями.

А что, если узел будет закрыт? Или среды обитания Брайет уже не существует и Руссту окажется в уже не существующем цифранже?

Святовит?

Его затрясло, когда он увидел, как из дупла выглянула белка, грызущая человеческий палец. Он хотел было показать ей свой средний, но испугался. Не знал, насколько она шустра.

Последние сто метров прошел как пьяный, то и дело спотыкаясь в мокрой, зыбкой траве. Паранойя: ветки, несомые бурей, словно нарочно целили в него, будто хотели ударить. Когда одна из ветвей оцарапала ему лоб и ломбина передала сообщение о ране (и неожиданно сообщила о решении не лечить), Руссту всё понял.

Паранойя?

Он должен был раньше проверить это. Руссту попытался вспомнить активные фильтры. Даже застонал. Ну все же.

Внеарконский режим персоналей не позволял проверку, в зону действия каких фильтров он попал. В реале нет фильтров, алгоритмы не деформируют реальность, изменяя то, что видишь или чувствуешь, – согласно логике определенной фильтрующей накладки. В реале – нет. Но здесь Аркона.