В Бирюк - Вляп [СИ]

«Бойтесь желаний — они исполняются».

Фатима куда-то убежала, Юлька сидит у меня на постели — они меня одного ни минуту теперь не оставляют, залила мне всю задницу этой церковной смазкой. Но массирует мне отнюдь не двуглавую мышцу, а вполне даже одноглавую.

Я же на четвереньках стою. Колени сильно раздвинуты, голова на подушке лежит. Вот эта… медицинский работник очень среднего средневековья запустила сзади мне руку между ног и пальчиками так… придерживает активно.

Я, когда сообразил, сперва дёрнулся.

Инстинкт требует — в чужие руки своё не отдавать. Она сразу кулачок сжала. Крепко. Выждала немного, пока я осознал. Осознал, что дёргаться не надо. И кричать-звать — некого. Что я полностью в её власти. В данный конкретный момент. Потом по-отпустила маленько и продолжает наглаживать… вверх-вниз, вверх-вниз. И стою я как тот пони в зоопарке.

Была такая история ещё в мои школьные времена. Наша биологичка повела класс на экскурсию в зоопарк.

Конец мая, тепло, все разбрелись. Наша компашка оказалась у вольера с пони. Не помню таблички: какая там порода и всё такое. Помню картинку: стоит конёк мохнатенький, жарко, мухи, всё ему надоело, совсем дремлет. И у него член висит до земли.

Ну, мы, естественно, загыгыкали: «ну не фига себе, а как же он им, это не то что у тебя, ты овсянку в детстве не кушал, а он кушал и вот…».

Тут мимо бежит наша отличница Светка. Выглядывает классную. Носик кверху, очёчки блестят. Борька, был у нас такой балбес здоровый, сходу к ней подкатывает:

— Свет, а Свет, ты ж у нас отличница, ты же всё знаешь. Ты скажи — бывают у пони пять ног?

— Нет, не бывает. Наукой доказано, что непарноногих парнокопытных быть не может.

— Брешет твоя наука. Вон сама глянь.

Пока Светка через очки, через сетку вольера высматривала «пятую ногу» у пони, Борька подобрался к ней поближе и почти на ухо сообщает:

— А у меня тоже такая нога есть. Хочешь посмотреть? Для науки.

Как она тогда покраснела… Мгновенно, до слез. Отшатнулась, спиной к вольеру прижалась. А мы продолжаем. Остроумие своё проявлять.

— А мою ногу? А мою? А потрогать? Для науки не жалко. Для определения крепости и стойкости… Гы-гы-гы.

Я тогда… мне не то что бы стыдно стало. Просто жалко. Она одна… а вокруг нас — шестеро. И все на неё… как волки стаей. Короче, притормозил я тогда ребят.

Всяко случалось по жизни. Бывало, что и не успевал сообразить. Бывало — и сообразив, не успевал сделать. Потом иногда стыдно бывало… А тогда вот…

Светка тогда убежала вся в слезах. А через две недели, у меня дело какое-то к ней было по школе, учебники там какие-то — то ли отдать, то ли забрать. Она выскочила дверь открыть.

У неё родители уехали на дачу. Я на коленки встал — шнурки расшнуровать. А из комнат в прихожую — яркий солнечный свет. Столбом. И в нем… Только Светкин силуэт. В одном халатике. Безо всего под ним. И в очках. Я тогда с одного колена на другое перевалился. К ней поближе. Палец указательный между её щиколотками положил и говорю:

— Свет, а у тебя нога…

Она мне в плечи вцепилась мёртвой хваткой. Вверх тянет, глаза закрыты, вся сжалась… Так мы и поднялись, я и мой пальчик. Я — до её лица, пальчик — до кудряшек. И как-то мне ни до каких шуток… Ни насчёт пятой, ни насчёт левой-правой. Только и сказал:

— Очень красивая.

Тут она и выдохнула. И осела. Вся… Мне в ладонь… А я снял с неё очки. Потом всё остальное…

Мы очень быстро довели друг друга до потери всякого соображения. Я точно стал бы отцом — о предохранении… так, понаслышке. Хватило ума… или дурости… привязать верёвочкой… Если бы Светка в последний момент не поймала бы тумбочку с телевизором — сейчас и Степаниде отрезать у меня ничего бы не хотелось — нечего было бы.

В смысле: у носителя-то есть. Но как оно бы себя повело при устойчивой привычке к отсутствию…

А тогда… Потом была жизнь. Борька погиб в Афгане. В последний год. Геройски. Светка вышла замуж. За бюргера из Баварии. Картинку через Скайп присылала: три сына, три подбородка, три авто у собственного дома на заднем фоне.

А я вот сюда вляпался. В «Святую Русь». Где и стою-упираюсь своим хозяйством в постель, как тот пони в вольере.

Вообще, положение на локотках лбом в подушку… не сильно радует. Особенно, когда тебя маньячка-баба-яга за это самое дёргает. Как это женщинам нравится? Хотя, конечно, их за «это самое» не таскают. И вообще, у них обзор в полтора раза шире мужского. Это я, кроме подушки под носом, ничего не вижу. А вот любая дама в моем положении видит куда больше.

Потихоньку поворачиваю голову, оглядываюсь через плечо — опаньки! А тут ещё интереснее. У Юльки же две руки. Одна у меня… играет. А вторая у неё под передничком. И тоже в работе. Ах ты двоерукая… многостаночница!

Тут Юлька как мне крутанула…! И сама… Так вот какой им выдох нужен был! — Со стоном сквозь зубы. Юлька потянулась удовлетворенно, накрыла меня одеяльцем, погладила по головке (хоть бы руки помыла, медичка средневековая!). И выдала (вот что значит профессионалка — в любой ситуации всё на пользу дела):

— Взгляд у тебя через плечо хорошо получился. И ресницами ты правильно. Только учти, хозяин дальше стоять будет, так что тебе голову поворачивать сильнее придётся. Плешь твою точно прикрыть надо — не смотрится. И не смотри через левое плечо — черта увидишь.

Ну и что со всем этим делать? — Часть здешнего мира. Принять как данность, как своё, родное, естественное, истинное в последней инстанции? Включая медсестричкины… манипуляции и персонального черта на левом плече?

А пока… вот слюбимся мы с Хотенеюшкой моим… по-настоящему. Заберёт он меня к себе. И мы там с ним, с желанным моим, единственным… Вот как-нибудь по утру он к князю… да и вообще — мало ли дел. Вот ушёл мой… благородный господин по своим благородно-господским… А я в постельке потягиваюсь. Весь такой… разнежившийся. А тут — Юлька… со своими притязаниями… или ещё какой глупостью. Ручки свои мозолистые немытые распускает. У меня под одеялом. А я подожду маленько, пока её заберёт покрепче, и лениво так, через губу: «Эй, слуги мои верные, взять дуру старую под белы рученьки да всыпать плетей в ейную корявую задницу. Безлимитно. Пока я не приду глянуть».

Юльку на конюшню, на кобылу. Это скамья такая с петлями для рук и ног. К ней привязывают, а потом сверху — плёточкой. Не по кобыле — по… по наезднице. И пока там её… вразумляют, я встаю себе, потягиваюсь сладко и иду потихонечку пить утренний кофе.

Чёрт — кофе здесь нет! Тогда — чай. И чая — нет! Ну, тогда — компот. Всё равно: пока не допью — не выйду.

Выхожу я весь из себя такой… в халате. Павлинами вышитом. Солнышко светит, птички поют, слуги кланяются: чего изволите, сладко ли почивали, не надобно ли услужить как… А тут в конюшне Юлька такая… накобыльно правильно выпоротая валяется. Сама плачется и в голос меня умоляет: