В Бирюк - Приступ [СИ]

Сивка в три прыжка оказывается между ним и его целью.

А моя цель — вот. Ну, хоть рассмотрю.

Так вот ты какой, Великий Князь Киевский, светоч и предтеча. Сорок пять, крепкий, коренастый, невысокий. Чуть лысеющий, полноватый. Типичный. Исторически важный. Это твоего сына, успевшего как-то, в ходе очередной русской усобицы, на несколько лет объединить Волынь и Галич, будут называть «Основателем Украины».

Повелитель Земли Русской. Защитник Руси Святой от поганых. Вздорный обманщик, лжец, изменник. Храбрый патриот, умелый полководец, добрый правитель. Любимец народа, «чёрных клобуков», русских князей. Всеми ими преданный. Это ж надо так исхитриться, чтобы всего за полтора года провести множество людей от любви к себе до ненависти.

Как известно, глория того… мунди. Твоя уже… отмундила. Остался последний шаг.

Два: между мной и тобой — два шага.

Спрыгиваю с коня, тяну палаш из ножен, Жиздор цапает эфес своего меча, дёргает.

Выдернул, но покачнулся в глубоком снегу, наступил на полу шубы, падая на спину на лету развернулся, упал на четвереньки, ткнулся в снег лицом и руками по локоть.

Я сделал эти два шага… Виноват — три, до его плеч. Посмотрел, как он пыхтя и негромко ругаясь, пытается выковырнуться из снега, из вставшего колом широкого бобрового воротника шубы. Поднял двумя руками свой палаш вверх. Ну, туда, где «мировая энергия ци» и прочая хрень. И, без всяких уколов, резов, проворотов, проносов… Некрасиво, по-мужичьи, приседая, как кольщик дров, рубанул по этому… воротнику.

Жиздор хрюкнул и снова воткнулся лицом в снег.

Лежит.

И чего? — И ничего.

Блин.

Вытянул как нельзя — на себя, потягом, палаш. Выпрямился.

Ну и…?

Факеншит. Не понял я.

Правая рука его по-прежнему сжимает рукоять вытащенного меча. Наступил ногой на меч. На всякий случай…

Он чего-нибудь скажет? Ну, как-то… идентифицирует… чего с ним случилось?

Осторожно нагнулся, не сводя глаз с прикрытой высоким воротником головы с залысинами, ухватил за рукав с мечом, потянул вверх. Меч выпал.

Рванул, откинул его на спину.

Тело отвалилось. Брюхом кверху. Вместе с недорубленным до конца воротником.

Блеснула поддетая под шубу кольчуга.

А голова — осталась.

Лежать. Лицом в снег.

Из открывшихся кровеносных сосудов обезглавленного тела ударил фонтан крови. На полметра примерно.

Красной. Быстро чернеющей. Горячей. От неё шёл пар.

Поток падал на снег, и снег стремительно оседал. Как сахар в кипятке. Или как сугроб под струйкой мочи.

Выглядело это как… как раздробленная кость в открытой ране. Белые кристаллики снега в чёрной оседающей крови.

Фонтан ослаб. Потом снова толчком выплюнул очередную порцию. Потом ещё пара толчков все слабее. Потом…

«Вода привольно полилась мирно журча».

Только — не вода. Очень даже «не».

Ты всё спрашиваешь, девочка: когда же был поворот? Где тот миг, после которого история пошла по-новому? — Вот это мгновение. Некрасивый, «топорный», «крестьянский» удар длинной заточенной железкой по бобровому воротнику.

Внутри воротника была шея. На шее — голова. На голове — шапка. Самая важная шапка «Святой Руси» — «Шапка Мономаха».

Всё что я делал до этого — можно было уничтожить. Города и селения сжечь, вещи сломать или выбросить, людей превратить с двуногую скотину или просто убить. Но никто не может пришить на место отрубленную голову. И вернуть на неё «шапку».

«Вещью владеет тот, кто может её уничтожить».

Жиздор и так бы умер через полтора года. Но это время он бы висел топором над Боголюбским. Ходил бы на Рось, на Киев. Потом его место занял бы его брат. Тоже садился бы на Киевский стол. Князья гоняли бы полки по Руси, звали то берендеев, то кыпчаков… И не то, чтобы так уж много убили, разорили, бывало и хуже, но в этой возне окрепла бы новая реальность: «феодальная раздробленность». Она уже была, но расцвела бы пышным цветом. Стала безальтернативной.

Я поймал этот миг. Не мой — «миг» «Святой Руси». Когда ещё можно было сделать выбор.

Смог «поймать», потому что построил Всеволжск, потому что кормил и учил людей, создавал новые вещи и души. Я оказался готов к «мигу». И, хоть чуть-чуть, но и к продолжению, к превращению «возможностей» в «реальность». Чего это стоило! В трудах, боли, крови… В людях моих…

Но — сделали. Осилили. Повернули «реку истории». Пробив для неё новое русло. Вот этим ударом по бобровому воротнику.

Я такое видел. Здесь, в «Святой Руси». В первые часы после «вляпа». Тогда меня это просто «убило»: свалился в обморок. Теперь… «чувство глубокого удовлетворения от успешно выполненного прогрессивного начинания».

Тьфу… блин, тьфу ещё раз… Никак не отплеваться. Горло пересохло. Это… факеншит! — от радости! Все поняли?! Это я так радуюсь! Отхаркиванием. От победоносно завершившегося поединка. От убийства. От смерти человека, мать его, который меня никогда не видел. Который мне лично ничего худого не сделал. Ну, напакостничал кое-какой абстракции, называемой «Святая Русь». Но не со зла же! Он же хотел как лучше! «Лучше» — «Святой Руси». В его понимании. Он же не виноват! Его же не научили! Что можно иначе.

Просто не сошлись… тезаурусами. И вот: «привольно полилась»…

Тьфу, факеншит.

Я поднял голову. Бой остановился. Все люди, и мои, и противника молча смотрели в мою сторону.

Ждут, наверное. Чего?

Что нужно в такой ситуации сделать победителю? Станцевать на теле поверженного врага джигу? Съесть его сырую печень?

Тьфу, блин. Разъедрить-куролесить. Тьфу. Не, печень — не буду, аппетита нет.

Я наклонился, ухватил за густые ещё на затылке, слегка волнистые тёмно-русые волосы, поднял голову. Убиенного мною князя. Показал людям.

И ничего. В душе.

Вот когда Федю Бешеного через гильотину пропускали — вот там «да». Там и волнение было, и сложный сценарий с постановочными трюками на публике. А тут… ну, голова, ну, великий князь, а так-то… по форме и весу… волосатая тыква… с начавшимся облысением. Держать неудобно: на маковке волосёнки редкие, а за затылок ухватить — морда вниз смотрит. Морда — не коня. Если кто не…

От передних возков обоза донёсся женский крик.

Х-ха. Разве так кричат? Вот когда на Волчанке бабы турбиной выли, глядя как их мужиков к проруби стаскивают…

Немногочисленные воины противника, кто ещё оставался на ногах, принялись бросать оружие на снег.

Всё верно: слуги, вассалы, бояре, холопы. Воюют не за себя, а за господина. Он скажет — будут воевать. Хозяину кирдык — шавки под лавку.

Подъехал Охрим, раздражённо встряхивая правой рукой. Кафтан у локтя порван, но наруч удар выдержал. Видать, та троица, что на них ехала, не просто далась.