В Бирюк - Чума [СИ]

Он много чего успел понаделать: усовершенствовал технику резекции лучезапястного сустава при туберкулёзе; ввёл антисептический рассасывающий кетгут; провёл работы по анатомии, гистологии и микробиологии; описал мышцы радужной оболочки глаза; открыл bacterium lactis — возбудителя молочнокислого брожения.

Но главное — он был хирургом. Без всякой войны в Глазго шёл поток ранений и переломов. А лечение было опаснее битвы.

«Человек, который ложится на операционный стол в наших хирургических госпиталях, подвергается большей опасности, чем английский солдат на полях Ватерлоо».

В те времена хирург выбирал старый сюртук, к обшлагу которого привязывал кусок обыкновенной верёвки для перевязки артерий. Это облачение использовалось им в течение шести месяцев или года. Для главного хирурга эта одежда служила неограниченное время, пока постепенно не покрывалась грязной коркой, чем очень гордился её носитель.

В 1865 г друг Листера достал (сплетничают — «украл») образец сырой карболовой кислоты, которая применялась для дезинфекции сточных вод.

И то правда: велика ли разница между хирургией и канализацией?

Листер применил карболку в лечении сложных переломов.

Очистив пораженный участок и удалив свернувшуюся кровь, покрыл рану куском ваты, пропитанной неразведенной карболовой кислотой, поверх которой уложил пропитанный карболкой кусок полотна. На этот «пирог», чтобы препятствовать растворению дезинфицирующих средств, наложил свинцовую пластинку. Повязка укреплена лейкопластырем и обёрнута всасывающим материалом. Карболка вместе с кровью образовывают корку — заживление происходит под струпом.

Позже Листер модернизировал повязку: замазка из мела и растворённой в льняном масле карболовой кислоты действовала подобно припарке, не раздражая ни кожу, ни рану.

Листер привёл (март-июль 1865 г. журнал «Lancet») одиннадцать случаев применения антисептической повязки. Один — летальный, один — больной лишился конечности. Остальные — успешны.

Преобразились палаты Глазговского госпиталя. Раньше там свирепствовали «госпитальные болезни», но со времени введения антисептического метода в течение девяти месяцев не было ни одного случая госпитальной гангрены, пиэмии или рожи.

Дезинфекция карболкой сделала возможными операции, о которых ранее не мечтали: на брюшной и грудной полостях, черепе, почках, печени, селезёнке, мозге…

Коллеги, вас аппендикс беспокоит? — Заворачивайтесь в простыню и бегом на кладбище: аппендицит до Листера смертелен в любой стадии.

«…сложные приемы первоначальной листеризации крайне упростились, что позволяет производство крупных операций даже в земских сельских лечебницах».

Дотянуть в 12 веке до уровня «земских сельских лечебниц» — мечта. Моя и Мараны.

Листера тоже пытались «запинать». Проведённый среди хирургов в 1869 году опрос показал, что большинство считали его работы «бессмыслицей», «ерундой».

Не получилось. Потому что между мадьяром и англичанином затесался француз.

Бонапартист, националист, консерватор, ярый католик. Винодел-кожемяка, вообще — не врач.

«У меня вызывают ностальгию два запаха, сопровождавшие детство: дубильных веществ и виноградного сусла» — Луи Пастер.

Его отец, наполеоновский сержант, кавалер «Почётного легиона», владелец кожевенной мастерской, увещевал сына: «хорошо питаться, тепло одеваться, пить хорошее вино, не выходить на улицу ночью и не учиться слишком усердно».

Сынок не послушался и написал две книги: «Исследование о вине» (1866) и «Исследование о пиве» (1876).

Предвижу восторг:

— Этот Луй… Наш человек! И темы у него очень интересные!

С вином понятно — страна такая, Франция. Насчёт пива — крайний национализм, желание полностью избавить родину от импорта немецкого продукта.

Пастер никогда в жизни не пил пива и плохо разбирался в винах. Чтобы исследовать эти субстанции — пить их необязательно.

Болезни вина (не «от вина», а его самого) — это так увлекательно! И прибыльно: мадам Бусико передала на исследование 100 000 франков. Столько позднее пожертвовал только Александр III на вакцину против бешенства после излечения Пастером ста двадцати смоленских крестьян.

«Для улучшения качества вина необходимо регулировать жизнедеятельность микробов, ибо нет болезней вина без участия микроорганизмов. Различные заболевания вызываются разными микроорганизмами».

Болезни от микробов? — Что за ересь!

В середине XIX в. медики предполагали, в качестве причин болезней, сочетание внешних (нездоровая среда) и внутренних факторов (дисбаланс жизненных процессов организма), влияние наследственности и — особенно — «миазмы» (сточных вод, отходов боен или болотных испарений).

«Воздух свободы», «ветер перемен» или «здесь Русью пахнет!» — тоже про это. Про химический состав воздуха.

Член Академии 80-летний Жюль Герен отказался верить, пытался оскорбить Пастера действием, вызвал на дуэль. Президент Академии с величайшим трудом отговорил стороны от резких действий.

Для доказательства потребовалось сделать «колбу с лебединой шеей» и угробить идею «самозарождения жизни». Возвеличив тем самым Творца: его акт уникален и неповторим.

А иначе как? Если микробы сами зарождаются из воздуха, то их, вместе с качеством вина, неуконтролируешь.

Растворы Пастера, хранившиеся в Политехнической школе, сохраняли прозрачность более 80 лет. Листер годами возил с собой четыре бутылки с мочой, сберегая их на руках при переездах. Показывал коллегам:

— Вот три с длинными «пастеровскими» горлышками. Субстанция — чистая. А вот четвёртая с коротким широким… Сами видите. Вывод? — Микробы вокруг нас.

Пастер много чего успел в жизни. Одна вакцина от бешенства чего стоит. А ещё были лево-правые кристаллы, методы выгонки свекловичного спирта, болезни шелковичных червей…

Но главное — вино. Страна такая, Франция.

Цепочка: вино-брожение-гниение-микробы-болезни.

Не являясь врачом, Пастер вполне понимал значение своего открытия для медицины:

«Если бы я имел честь быть хирургом, то сознавая опасность, которой грозят зародыши микробов, имеющиеся на поверхности всех предметов, особенно в госпиталях, я бы не ограничивался заботой об абсолютно чистых инструментах; перед каждой операцией я сперва бы тщательно промывал руки, а затем держал бы их в течение секунды над пламенем горелки; корпию, бинты и губки я предварительно прогревал бы в сухом воздухе при температуре 130–150 °C; я никогда бы не применял воду, не прокипятив её».

В России…?

Пирогов: «Если я оглянусь на кладбище, где схоронены зараженные в госпиталях, то не знаю, чему больше удивляться: стоицизму ли хирургов, занимающихся еще изобретением новых операций, или доверию, которым продолжают еще пользоваться госпитали у правительств и общества».