В Бирюк - Чума [СИ]

Отпал, из-за снижения прибыли, экспорт. В Степи, где старый Боняк «съел» разгромленную мною орду Башкорда, где Алу продвигал наши товары, уменьшение потока зерна вызывало… неудовольствие. Но в набег не переходило.

Объём товарного хлеба, необходимого нам, постепенно рос. Но так ме-е-е-едленно!

Серебро у вятших. Боярин надумал себе шапку новую купить, тут жене серёжки хрустальные глянулись:

— Хочу!

Мда… Шапка откладывается.

Матушка просит:

— Мыла у них целебные есть. А у меня ноги крутит.

Опять шапке ждать.

Приходиться боярину либо жить «по старине», имея в доме постоянную грызню, ощущая себя, в кругу друзей и сослуживцев, пнём обомшелым и нищим, либо изобретать… новые доходы.

Насчёт «изобретать» у этих людей… не принято. Не научено, не воспитано. Хуже: изворотливость, умение найти неочевидное решение, считается пороком, непристойностью. Такое свойственно мелкому торговцу — ему каждый день крутиться надо. А уже купцу, но по-крупнее… несолидно.

— И я, и отец мой, и дед вот на ентом месте, вот ентим товаром торг вели. Нас люди знают. Нам чего менять… не с руки.

В новгородской берестяной грамотке этой эпохи в ответ на просьбу о займе сказано: «еб… лёжа». В смысле: как все, без изобретательства. Вот так, «лёжа», тут и… живут.

У боярина — служба и вотчина. Править их надо прямо, без «зигзагов и новизней». Как «с дедов-прадедов бысть есть». Выдумывать новое опасно:

— А ты, часом, не ворогам ли передаться надумал?

Новый товар требует новых денег. Что делать?

Штатное решение у таких людей: повторить обычное «дай» два раза.

— Ты вчерась на торгу напивши был. Буянил, блевал на соседей. С тебе две гривны.

— Эта… Твоя милость! Дык у прошлом годе на гривне разошлись!

— То прежде было. Теперь две.

Тут служивых прижало моим «страховым соглашением». Я ж рассказывал…

Моих давить нельзя — всякое вымогательство выкатывается к князю. Живчик теряет свои деньги. Что вызывает его нервенную реакцию.

Глядя на моих и местные начинают «права качать». А то нанимаются к моим факторам в приказчики и, получив «паспорт моряка», строят рожи и язык показывают. Или вовсе съезжают. Есть куда — Всеволжск.

Целью «страхования» было «наведение элементарного порядка» в отношении моих людей. Но эффект оказался шире, «доходы от должности», «приварки» упали у многих.

Серебра нет, а жена пилит:

— У Мартемьяновны замки хитрые, Всеволожские, на сундуки повешены. У них скобы не снимаются, не теряются, только откидываются. Ключей к тем замкам подобрать лихие люди не умеют. А прислуга наша… ты ж сам знаешь, кто — тать, кто — бестолочь. Надо и нам замков тех прикупить.

Мда… Людишки-то… не уследить. Смысл-то есть. А серебра — нет.

Другой источник дохода — вотчина. Не земля — с Русской земли серебрушки не выскакивают — крестьяне на земле. Холопы, закупы, смерды. На барщине, на оброке, в работниках.

Самое простое: поднять оброк.

— Ты, Микитка, сеешь полста пудов, снимаешь полтораста. Съедаешь сто. Отдаёшь мне от съеденного десятину — десять пудов. А теперя будешь отдавать десятину от всего. Пятнадцать.

— Боярин! Милостивец! Не губи! Детки по миру пойдут! С голоду перемрём-опухнем!

— Ни чё. Не перемрёте. Сколь в твоей верви дворов? Тиун ещё десятину прирежет.

— Дык тама ж осинник! Мы по ём коров пасём!

— Ни чё. По-далее пасти будете. Иди с богом.

Это — благостный вариант. Лёгкое увеличение оброка с одновременным увеличением запашки. Оброк — натурой.

Бывало хуже — деньгами. «Хуже» — потому что денег у крестьян нет, надо сперва хлеб продать, а в торговле они не понимают, «текущую конъюнктуру рынка» — только по слухам. Проще: дурят их. И по смыслу: между пудом зерна в овине и «на тебе, боярин, уговоренное» появляется лишний рот — прасол.

Бояре ужесточали «налогообложение» кто во что горазд. Утроение оброка, переход на «исполу» (пол-урожая, «половинники»), барщина шесть дней в неделю (с выдачей «прожитного», жалования), осаживание на землю дворни, попытки разводить пчёл и раков, запустить ремёсла… Менее эффективные варианты отмирали. Вместе с их изобретателями и подневольными исполнителями. Некоторые, не выдержав безудержного потока инноваций в части «дай», бежали в другие края. И ко мне тоже.

Именно бояре, подстёгиваемые вовсе не голодом и нищетой, но гонором, стремлением удержаться, по внешним визуальным признакам в форме моих товаров, в своей страте, заставляли зависимых крестьян производить больше хлеба.

А вот свободные общинники отзывались на «товарные искушения» крайне вяло. Мои товары были, за несколькими исключениями, им не нужны.

— Во. Серп новый купил.

— И почём?

— На торгу глядел — всё по четыре да по пять. А зашёл ко Всеволжским в лавку — за три с куной взял. Добрый серп. Как дочка подрастёт, годков через пять, ещё такой куплю.

Везде, где мы выдавливали конкурентов ценой или качеством, у крестьянина не было причин увеличивать производство хлеба. Наоборот: из-за нашей дешевизны он мог «свести концы с концами» при меньшем сборе.

Мысль у коллег не проявляется. Пока попандопулы предлагают туземцам привычные тем вещи, более дешёвые, лучшего качества — лучше и больше аборигены работать не будут. Наоборот — будут меньше и хуже.

Нужен товар, создающий новую потребность.

Такое — «третья производная».

Уже продвинуть на рынок новый бренд известного продукта — не просто.

— Нож новгородский! Один в один! Точно такой же! Но — другой: сделан во Всеволжске. Дёшево!

— Ну… поглядим.

Товар для известной потребности, но существенно изменившейся реализации — крайне тяжело:

— Коса! Воеводовка! Косит впятеро! Против горбуши. Сама режет, сама сгребает! Всегда с сеном будешь!

— Не… кривая какая-то… не… Вот соседи намашутся, обскажут… поглядим.

Новая потребность, новый, прежде не существовавший элемент жизни, вроде возможности во всякую минуту увидеть себя в зеркальце… Вводит аборигена в ступор.

— А эт чё?… А… А на чё?… Ну… Дык, я-т себя завсегда знаю. С отовсюду… А бабе на чё? Я ж на неё смотрю, а ей-то на чё?

Два первых способа позволяют «поднять денег», «набить мошну», вытеснить конкурентов. И снижают уровень производства аборигенов. «А на чё?».

«Общество потребления», при такой психо-полит-экономии, выглядит «заоблачной мечтой». Впрочем, глядя из «натурального хозяйства», из патриархальности, многое в экономике 21 века выглядит… розовыми слонами накурившегося наркомана.

Для сравнения: в Столыпинскую реформу из 13,5 млн крестьянских домохозяйств выделилось из общины и получило землю в единоличную собственность 1,436 млн (10,6 %, на 1 января 1916 года). За десять лет. При мощнейшей юридической, административной, финансовой, транспортной… поддержке государства.