Артем Углов - Предел прочности. Книга первая

Да, как бы это странно не звучало, само пространство и время превратились в статические единицы. Мир вокруг сгустился, стал похожим на тягучий прозрачный кисель. Стоило провести рукой по воздуху, чтобы увидеть волны, убегающие в бесконечность. Сжать ладонь и почувствовать эфир, невесомой патокой сочащийся сквозь пальцы. Я бы это непременно сделал, только не мог пошевелиться. Замер, как и все остальные, способный только наблюдать и мыслить. Последнее получалось с превеликим трудом: сознание балансировало на грани яви и сна, в любую секунду угрожая провалиться в небытие. Секунду… Забавно было именно сейчас размышлять о времени, о той мере длительности, которая утратила возможности привычного измерения. Нет здесь ни минут, ни часов, ни лет, один лишь сплошной тягучий кисель. Хотя… Какой же я баран! Секунды никуда не делись, они есть, они идут, только очень неторопливо. В пятьдесят три раза медленнее обычного. Кажется, я даже могу их ощутить, почувствовать каждой клеточкой продолжающего жить организма. И что это значит? Мой мозг синхронизировался с родным миром? Или параллельные вселенные дали трещину, сквозь которую просочилась материя иного времени?

Движение нарушило ход мыслей… Трудно было не заметить идущего человека в паноптикуме восковых фигур. Только человека ли? Уж слишком отрывистыми и неловкими были его действия, словно у сломанной марионетки, которую дергает за ниточки невидимый мастер. Правая нога резко согнулась, а рука вылета вверх, в каком-то нелепом нацистском приветствии. Странно изогнулась шея, и голова ушла в бок, крутанувшись назад. Неестественное движение для живого человека, даже смертельное, но существо лишь дернулось и сделало шаг вперед. Позвоночник изогнулся, выгибая корпус мостиком, но последовал очередной рывок невидимой нити и вот оно снова стоит. Очередной шаг, уже лучше. Еще один и еще, мастер явно привыкает к управлению новой игрушкой. Поворот корпуса и улыбающаяся физиономия смотрит в мою сторону. Моя физиономия… мое лицо… Натянутое неизвестным кукольником на деревянную заготовку. Вот оно хмурится, снова улыбается, только криво, потому как вторая половина замерла в параличе. Открывает губы и демонстрирует ряд зубов, высовывает язык, но явно не с целью подразнить. К стоящей напротив кукле трудно применить подобные термины. Оно вроде, как и живое, но не человек и даже не животное. В глазах пса больше родного и привычного, чем в глянцевых стекляшках существа. Оно совершенно иное, чужеродное привычному миру.

Губы его зашевелились, вновь показался кончик языка, а затем послышался тонкий детский голосок:

- В лунном сиянье снег серебрится, вдоль по дороге троечка мчится. Динь-динь-динь, динь-динь-динь – колокольчик звенит…

Это существо, кем бы оно ни было, умудрялось петь, беря крайне высокие ноты, с риском уйти в фальцет. На втором куплете тембр голоса начал меняться, и становился все ниже и ниже, пока окончательно не перешел в бас:

- Помнятся гости шумною толпою, личико милой с белой фатою…

Пение внезапно оборвалось, а кукла полуприсела и растопырила руки, заметно покачиваясь из стороны в сторону. И до этого было страшно, а тут вдруг такая жуть пробрала от понимания, что перед тобою не бездушная марионетка, а неведомая тварь, привыкающая к человеческому телу, как к новому костюму. Она поняла, что я понял. Улыбнулась и вдруг, пронзительно заверещав, кинулась в мою сторону. Пауком растопырив конечности, и загребая пространство вокруг, что рыхлый снег.

Я заорал и в то же мгновение мир вокруг завертелся, закрутился с противным звуком, словно забыли снять иголку с крутящейся пластинки. Вернулись привычные краски, воздух вокруг вновь стал прозрачным и невесомым. А следом пришла невыносимая боль и… забытье.

Кажется, кто-то звал маму… Может это был я, а может просто чудился собственный голос в ушах. Пару раз заботливая рука приподнимала голову и подносила стакан с водой. Пересохшие губы жадно впитывали жидкость, после чего я вновь откидывался на мягкую подушку и отключался. Были другие люди в халатах, звучали знакомые голоса и прохладные пальцы осторожно касались лба. Я видел игру света и тени на потолке, чувствовал резкий запах спирта и закрывал глаза, наслаждаясь царящей тишиной и покоем. Непривычная легкость в теле только этому способствовала. А мысли… Их и вовсе не было, лишь невнятные образы милых и родных сердцу людей.

Увы, всему рано или поздно наступает конец. Пришлось и мне в один прекрасный день очнуться в больничной палате и встретиться глазами с доктором Луи.

- Да-с, молодой человек, и почему я нисколечко не удивлен, - протянул он на чистом русском. – Вы прямо-таки целью задались, уйти раньше срока из жизни. Весьма прискорбное упорство, хочу заметить.

- Доктор, я жить буду?

Так себе шутка. Не уверен даже, что док Луи расслышал мое бормотание.

- С вами здесь жаждет пообщаться один настойчивый юноша. Рекомендую избегать волнительных тем и глупых вопросов. Организм сейчас крайне ослаблен и дополнительный стресс ему противопоказан. – Доктор пожевал по-старчески губами и уже менее официально добавил: - будь моя воля, на порог бы его не пустил. Взяли за привычку больных раньше срока тревожить. Но директивы, знаете ли, директивы.

Настойчивым юношей оказался Хорхе Леши собственной персоной. Был он чисто выбрит, причесан и в целом создавал впечатление хорошего отдохнувшего человека. От куратора прямо-таки веяло свежестью и резким запахом одеколона.

- Как самочувствие, больной? – с порога заявил Хорхе. – Тебя и на минуту нельзя одного оставить. Обязательно вляпаешься в какую-нибудь историю.

- Минуту, - я улыбнулся, - мы полгода не виделись, а может и больше.

- Там, где я был, время идет медленнее, - куратор улыбнулся в ответ и присел на стул возле койки. - Ну, рассказывай, что в этот раз натворил.

- Ты же все знаешь.

- Знаю, - не стал спорить Хорхе. – Когда меня выдернули с задания, вот такущую папку подсунули для изучения, - он показал руками толщину переданных документов, сопоставимую размерами разве что с несколькими томами «Войны и мира».

- И о чем пишут? – поинтересовался я.

- О многом, - уклончиво ответил Хорхе, - но основные темы посвящены твоей сокурснице, Джанет Ли. О ней я и хотел поговорить.

- О старшей по группе?

- Она теперь не старшая. Девушка лишена всех званий, достижений, и на время судебного разбирательства перемещена в камеру предварительного заключения. Ее куратор так же лишился должности и был уволен со службы без права последующего восстановления.

- Жестко, - удивился я.

- А ты как думал. Покушение на жизнь сотрудника службы безопасности карается по всей строгости закона. Наши умники до сих пор в толк взять не могут, как она тебе мозги не поджарила.