Артем Углов - Предел прочности. Книга вторая

Во-вторых, у нас с Вейзером нелегально поселилась соседка. Сплошной ураган из слов, эмоций и движений. Она даже уроки не могла делать молча, постоянно напевая песенки под нос. Забиралась ко мне на кровать с ногами и начинала деловито раскладывать учебники. Вроде сама мелкая, а места занимала столько, что приходилось на краешке ютиться. Разумеется, столь явное нарушение личного пространства не могло не вызвать во мне ответной реакции.

И я стал сопротивляться. Запирал дверь – малышка стучала и канючила, а когда уставала, шла за помощью к Авосяну. И тогда они канючили на пару: тонким жалостливым голоском и рокочущим басом. Если я упорствовал, дуэт превращался в трио – Леженец грозился закатать меня под татами. Шумели они, а крайним был я, и где здесь, спрашивается, справедливость? Пришлось отбросить этот вариант сопротивления, как не состоятельный.

Тогда в ход пошла очередная хитрость – я занял всю кровать. Вытянулся вдоль, и накидал книжек по всему свободному пространству. Лиану такой поворот дел нисколько не смутил – малышка забиралась на меня с ногами, а учебник размещала на попе. Вроде легкая с виду, а спина весь вечер отходила.

Очередная неудача меня не подкосила. Я притащил из зала кресло-мешок, очень мягкое и удобное. Поставил возле шкафа и указал Лиане на новое гостевое место. Малышка кивнула и забралась на кровать рядом со мною, я в кресло – она сверху, я в зал - следом торопливый топот босоножек. Я бы на улицу сбежал, на там третьи сутки лил дождь не переставая, и холодрыга такая, что кутаться в форменное пальто бесполезно.

Иногда нужно уметь признавать поражение, и вовремя убирать кресло-мешок из комнаты. Поражение я признал, а вот с мешком провозился, и когда до него дошли руки, оказалось уже поздно: новое место облюбовал Авосян.

С присутствием великана я просто смирился, потому как в кровать ко мне Герб не лез и сверху не садился. Наоборот, всячески отвлекал на себя внимание гиперактивной малышки, выслушивая многочисленные: «а знаешь», «а почему». Сам рассказывал истории, порою так интересно, что забывался учебник криминалистики. Да чего там, под мерный рокот великана любила дремать не только малышка, но и мы с Вейзером. Жалко только, что Лиану хватало ненадолго, и на следующий день карусель начиналась по-новой.

- Это не нормально, - сказал я однажды Валицкой. – Она всю казарму на уши поставила, откуда только силы берутся на проказы.

- С Альсон никогда и ничего не будет нормально. Уж тебе-то стыдно жаловаться: лучше других знаешь про обстоятельства, - пожурила меня Анастасия Львовна, и чуть мягче продолжила: - дай ей время. Лиана многие годы жила в постоянном страхе, в ожидании очередной встречи с милым пап а. А сейчас тяжелый груз упал с плеч, и девушку отпустило.

- И как долго будет… отпускать?

- Не знаю, это первый подобный случай в моей практики, - призналась Валицкая. – Поэтому твоя задача по возможности сглаживать углы, помогать девушке заново социализироваться.

Легко сказать, да трудно сделать. Правду знали мы с Авосяном, для всех остальных малышка была сбрендившей девкой, безумной и пугающей. Когда на тебя по коридору с визгом несется чудо, нанесшее девять колотых родному отцу, поневоле покроешься холодным потом. Сыграл свою роль и резкий контраст в поведении. Прежнюю Альсон – вечно пугливую серую мышку привыкли не замечать. Новая же версия, которую по меткому выражению Валицкой «отпустило», напоминала о себе сама.

Бывало, выйдешь из душа после тяжелого учебного дня, натянешь спортивки, а в дверь уже ломятся:

- Воронов, иди забирай свою эту…

Такие слова, как двинутая или сумасшедшая, при нас с Авосяном старались не произносить. Герб провел профилактические работы, раздав пару затрещин парням, и прочитав курс лекций девчонкам.

Я вздыхаю и иду в залу, где творится полная кутерьма. Толстяк в полуобморочном состоянии охает и ахает, возлежа на диване, а возле его пышного тела кудахчут Ли с Ловинс.

- Что такое? – спрашиваю для проформы, хотя и без того догадываюсь: не первый случай.

- Воронов, приструни уже свою…, - Ли стоит, уперев руки в боки. – Иначе мы напишем коллективную жалобу.

- Да пишите, куда хотите – говорю привычно. Надоело ежедневно выслушивать одни и те же угрозы.

- Она его укусила, прикинь, - Леженец аж покраснел от смеха. Ржет, не переставая, но держится на почтительном расстоянии: помнит про отбитую каблуком ступню.

Оглядываюсь в поисках малышки, но не вижу ее нигде. Вон Мэдфорд стоит, контролирует ситуацию, чуть дальше спина МакСтоуна, пьющего чай, а Лианы нет.

- Под барной стойкой посмотри, - снисходит до объяснения Рандольф.

И действительно, за коробками с продуктами в темном углу обнаруживаю блеск настороженных глаз.

Вздыхаю, приседаю на корточки.

- Ну и чего ты опять натворила, бедовая?

Молчит, только большие глазища сверкают.

- Обещаю, ругать не буду.

Продолжает молчать.

- И Герб тоже. Только ты все расскажешь, и пообещаешь так больше не делать.

Секунда и бросок малышки сбивает меня с ног. Чувствую, как худенькие ручки обнимают за шею, а волосы, наполненные ароматом весенних трав, лезут в глаза, нос, попадают в рот. Пока трясу головой, малышка торопливо шепчет:

- А я ему говорю: не буду убирать. А он мне: меня не волнует, бери тряпку и вытирай. А это не я сок пролила, я его даже не пила, за булочкой пришла, честно-честно. Он меня берет, за руку хватает, больно так.

Все понятно, Соми опять принялся морализаторствовать и читать нотации. Мало он в свое время огребал от МакСтоуна, ничему жизнь толстяка не учит.

Пытаюсь подняться, но Лиана крепко держится за шею, жмется всем телом.

Шепчу в ответ:

- Я тебя не понесу. Помнишь, о чем говорили прошлый раз?

- Я тяжеленькая?

- Нет, просто это не нормально. Ты уже девочка большая, моя ровесница и это… и это неправильно.

- А ночью относил в кроватку.

Невольно замираю. Хорошо, что малышка шепчет, со стороны слов не разобрать. И тут же ловлю себя на мысли: плевать, пускай думают, что хотят. В чем только уже не обвиняли, одним слухом больше, одним меньше.

- Лиана, это другое. А теперь отпускай мою шею, возвращаемся в комнату.

Малышка слушается, освобождает меня от объятий. Мы встаем и направляемся к выходу из залы. Ощущаю крепкую хватку маленьких пальчиков на ладони – Лиана привычно держится за руку.

Когда проходим мимо дивана со стонущим Соми, ловлю на себе презрительный взгляд девушки с греческим профилем. Где-то внутри, совсем глубоко, начинает саднить старая рана.

- А извинятся кто будет? – визгливым голосом требует пострадавший. – У меня кровь на руке. Вот, полюбуйся!

Не смотрю в сторону Энджи, не хочется лишний раз встречаться глазами с Ловинс. Зло бросаю в ответ: