Журнал «Млечный Путь» - Млечный путь № 3-2012(3)

Ага, уже идёт… На пороге спальни — указала ему в сторону постели, где я лежал, и приложила палец к губам. Член семьи состроил полную умиления гримасу и, надо отдать должное, умолк. Жена наклонилась, а я притянул её к себе и долго не хотел отпускать… Жена… Слово-то какое… «Жена». «Же-на». «Же-е-е-на». Сколько мы? Полгода уже… а никак не привыкну к новому статусу. Жена. Же…дзинь-дзинь-звяк: где-то поблизости назойливо напомнил о себе колокольчик. Конечно, кто бы сомневался. Поднимаясь, чтобы закрыть за ней дверь, предусмотрительно посмотрел под ноги. Очень внимательно посмотрел. Голову даю на отсечение, хвоста и в помине не было! Но едва опустил ногу на пол, как хвост оказался под ступней. Я чудом удержался, чтобы не упасть; кот же заверещал как резаный. Оторопь. Комок в горле, сдавило сердце: он зашёлся в крике, как грудной ребёнок. Младенец, который кричал, захлёбываясь, навзрыд. Господи, да что же это? Кот или… некто в обличье кота? Будто серой запахло на миг…

Жена прилетела на крик, негодующе на меня посмотрела, и ушла с обиженно напряжённой спиной. Смакуя обиду, с гулким «чмоком» возмущённо хлопнула входная дверь. Что? Вы спросите, как входная дверь может смаковать обиду? Приходите — покажу. Заверяю вас: звук, с которым закрывается дверь, совершенно однозначно характеризует настроение уходящего. Он тревожен, если мы не уверены, что обиженный вернётся. Он радостен, если уходящий пошёл за чем-нибудь вкусненьким. И он… трагичен, если с уходящим всё окончательно решено. А если вы намекнёте, что эта характеристика — лишь в моём сознании, приходите и послушайте мою дверь. Дверь моего дома — особенная. Она чертовски охотно смакует обиду всякий раз, когда через неё уходит обиженная жена.

Кот, мелко подрагивая ушами, смотрел с укоризной. Затем отсел подальше и взялся демонстративно вылизывать пострадавший хвост. Взгляд сменился на изучающий: так смотрят лаборанты на подопытных мышей. Я швырнул в него тапком и завалился спать.

Сон сначала не шёл, мысли роились, я всё обдумывал текст письма, потом, видимо, забылся… Быстрее бы лето. Летом — море. Ласковое, тёплое, южное море. Оно, море, любит, очень любит качать. Качать, покачивать усталое тело в нежных объятиях. Лежу. Вверх, вниз. Медленно, лениво объятия моря поднимают, опускают… Волны — шлёп-шлёп, шлёп-шлёп… Какие, однако, громкие шлепки! Не хочу громкие. Хочу — тишины, покоя. Вверх-вниз, шлёп-шлёп. Но как они сильны, звуки шлепков… Всё громче и всё надоедливее. Вываливаюсь из дрёмы. Резко вскакиваю. На моей подушке, на моей, можно сказать, голове, трепыхается издыхающая рыбка. Взбешённый, иду в комнату, где стоит аквариум. Рыбак так увлекся делом, что не услышал моего приближения. Пойманный на месте преступления за шкирку, задергался, взвился юлой, успев сильно оцарапать руку. От боли невольно разжимаю пальцы, и кот проваливается в аквариум. Брызги панического барахтанья разлетаются повсюду. Экстремист судорожно цепляется передними лапами за бортики, жалобно молит о помощи, призывая в свидетели всё прогрессивное человечество: спасите, тону. Но я, весь в праведном гневе и полный хладнокровия, разворачиваюсь и, посвистывая, ухожу прочь. Сердце ёкнуло: вдруг что-то пролетело мимо, на миг коснувшись ноги… Ах… вот оно что. Утопленник. Распознав замысел, спешу за ним. Поздно. Кот занял унитаз первым. Теперь час просидит. Битый час, не меньше. Устраиваясь поудобнее, разворачивает голову, укоризненно смотрит. Просто само благообразие и возмущённая невинность. Что делать, вежливо прикрываю дверь. Отчего у меня устойчивое чувство, что я маленький, мерзкий, завистливый мальчишка-извращенец? Прислушиваюсь к себе внимательнее. Ага. Ну-у-у… надо признать, что… Поздравляю. В общем, мне отчего-то хочется заглянуть в замочную скважину. Стыдно. Взрослый, зрелый мужик и… Хорошо, что замочные скважины в туалетных дверях не предусмотрены.

Чёрт! Да что это такое? Да в конце-то концов! Кто в доме хозяин?

Рывком распахиваю дверь. Член семьи мгновенно заскакивает обратно на унитаз (дзинь-дзинь-звяк), что-то увлечённо изучая в рисунке кафеля. Коты вообще очень живо интересуются дизайном кафеля, не замечали? Просто впадают в нирвану. И меня это почему-то не удивляет. Меня, с некоторых пор, вообще мало что удивляет. Даже если бы кот, сидя на унитазе, читал «Аргументы и факты», меня это…

Какое-то время спустя, боковым зрением оскорблённый родственник замечает нечто, возникшее в проёме двери. Что бы это могло быть? Медленно, с грацией, полной недоумения, поворачивает голову в сторону наглеца, нарушившего уединение. Тягостная пауза. Недоумение. Как? Неужели? Ба-а-а! Смотрите, кто пришёл! Сам хозяин квартиры пожаловали! Не может быть. В эту низость просто невозможно поверить. Как? Отчего? Взрослый и, в общем-то, почти неглупый мужчина, подглядывает, как последний, нашкодивший… тьфу! Господи, куда катится эта страна! Фу. Какая гадость. Занавес.

Какой идиот сказал, что у котов нет мимических мышц?

Разве что принять душ? Всё равно уже не уснуть. Душ приятно меня освежил. Разумеется, полотенца на положенном месте не оказалось, и я, мокрый, пошлёпал за новым. Руку на отсечение даю: перед тем как зашёл в кабину, полотенце было!

Налил кофе, подготовил бутерброды, собрался поесть. Это я, кончено, зря. Разве можно завтракать, не задав овса скотине? Вообще, порядочный хозяин всегда сначала накормит скотину, пардон, члена семьи, а уж потом… Мне это тут же напомнили: серая бестия в малиновом ошейнике лапой перевернула миску, показывая, что мало воды. Вытер пол, задал овса, сажусь за стол. Что и требовалось доказать: хлеб есть — колбасы нет. Кота, разумеется — тоже. Ладно, кофе выпью, когда буду набивать письмо. Пока грузится ноутбук, иду за дорожной сумкой.

Приоткрытая дверца шкафа насторожила. Я открыл её шире, чем спровоцировал панику. Признаю, был неправ. Не стоило пугать почтенного родственника. Он мне так и сказал. Он мне так прямо и заявил: «Зря ты, парень, меня испугал. Глупо. И весьма недальновидно». После чего пулей выскочил из шкафа и ураганом пронёсся по всей квартире: сбивая, роняя, срывая. Его панические, судорожные, образцово-показательные метания взывали к неведомому зрителю: «Смотрите, внимайте: этот большой и сильный… боже, как он меня напугал!» Сшибая вазу с камышами — взывали; сбивая бра над креслом — взывали; распуская на ленточки тюль на окнах — взывали. Бедняга! Как ему страшно!

Занавес. И бурные аплодисменты.

Пару минут ошалело рассматриваю погром… Затем беру себя в руки, и сажусь писать письмо. Ага. Угу. Так. Хорошо. Ну вот: вышло и убедительно, и лаконично. Пока, дзинь-дзинь-хлоп, кот уютно не разлёгся на клавиатуре. Лаконичность как-то ненавязчиво трансформировалась в «Войну и мир». Довольная морда родственника излучала умиротворение и желание искать компромиссы. Ну что же, не всё так плохо: в квартире тихо, колокольчик молчит, и я успокаиваюсь. Главное — он меня простил. Главное — достигнуто перемирие. Он всегда, перед тем, как меня простить, ложится на клавиатуру свеженабранного текста. Вот и сейчас: дождался, пока напишу, и сказал: «Ну ладно, мы оба немного погорячились, мир?» Так прямо и сказал. После чего лёг, немного поёрзал, чтобы, значит, не один, а сразу пять-десять абзацев. И всё. Мир.