Олег Дивов - «Если», 2017 № 02 (249)

Рихард Экман с сомнением смотрел в честное лицо Степана, понимая, что речь идет о дополнительных расходах, не предусмотренных оплаченным туром. Зато миссис Йоунсдоттир пришла в совершенный восторг и даже захлопала в ладоши. Это будет захватывающая встреча! — сказала она и даже проверила свой фотоаппарат: достаточно ли памяти.

Михеев подозревал, что исландке, наверное, было крепко за пятьдесят, но спокойный и размеренный образ жизни, хорошее питание и пара небольших пластических операций убавляли ей как минимум лет десять. Миссис Йоунсдоттир даже позволяла слегка кокетничать, и Степан, к собственному удивлению, обнаружил, что это его не раздражает. Наверное, вот он, первый признак старости? Принимаешь за комплимент любое внимание лиц противоположного пола.

Впрочем, сейчас, заполучив в лице миссис Йоунсдоттир поддержку в щекотливом денежном вопросе, он и сам преисполнился к ней симпатии.

Федины работнички не подкачали: в условленном месте на живописном берегу Олгуйдаха туристов ждал небольшой, но симпатичный палаточный городок, опекаемый тремя молчаливыми и сноровистыми парнями. Получив внятные инструкции, они хорошо расстарались, не забыв про мелочи: разровняли площадку и обработали ее химией от комаров, выкопали отхожее место, заготовили дров. Даже щук для ухи натаскали — на случай, если у иностранцев со спиннингами не задастся.

На кромке берега, наполовину вытащенные из воды, стояли два готовых к сплаву тримарана с просторными и удобными площадками меж туго надутых поплавков.

— Вот на них и пойдем вниз по течению, — показал рукой Степан.

Миссис Йоунсдоттир что-то довольно пискнула.

Ее земляк — тихий и неразговорчивый Эйнар Сковсгаард, — опустив рюкзак на траву, подошел к судам, с деловым видом помял поплавки и, обернувшись, показал большой палец. На его постном лице играла довольная улыбка.

Рихард Экман только вздохнул.

— Почему мы не могли вылететь вертолетом? — в который раз спросил он. — Сэкономили бы четыре дня! Я узнавал, такие услуги предоставляются.

По-русски швед изъяснялся очень даже неплохо, несмотря на сильный акцент.

— Потому что тогда путешествие вышло бы куда дороже, а вы при этом лишили бы себя такого удовольствия, как отдых на фоне девственной якутской природы, — мягко сказал Михеев, скромно умолчав, что большую часть денег в этом случае получили бы владельцы и пилоты вертолета.

Швед продолжал смотреть недовольно.

Михеев вздохнул.

— Скажите, Рихард, а вы всерьез думаете, что лишние четыре дня помогли бы вам сделать то, что не удалось профессиональным поисковым командам за последние полвека?

Лицо Экмана ожесточилось.

— Вы хотите сказать, что никаких котлов нет? Что это все… как это… мистика для туристов?

— Мистификация, — поправил Михеев. — И нет, я ничего такого не хочу сказать. Я лишь подчеркиваю, что, несмотря на множество попыток, никому не удавалось предоставить физических доказательств их существования. Есть только свидетельства очевидцев, а слова к делу не пришьешь. Не факт, что повезет именно нам. А посему — не забывайте получать удовольствие от приключения. В худшем случае, увезете с собой замечательные воспоминания.

— Но это не мистификация? — тревожно настаивал Экман, словно вдруг засомневавшись в смысле предпринятой им «экспедиции».

Михеев мысленно улыбнулся горячности шведа. Иностранцы в чем-то сущие дети. Большие, доверчивые, эгоцентричные и платежеспособные дети.

— Боюсь, в середине XIX века, когда натуралист Ричард Маак впервые документально засвидетельствовал тайну долины Елюю Черкечех, туристы в Якутию ездили только по царской путевке.

— Я не понимаю.

— Ссылка, мой друг. Я говорю про ссылку. Других «туристов» эта земля тогда не знала. Ну, за исключением безумных исследователей вроде того же Маака. Но что мы здесь стоим? Пойдемте, будем располагаться.

Сосватанного туристам старика привезли ближе к десяти вечера.

Опять же могли и чуть раньше, но Михеев заранее попросил не торопиться. Прежде иностранные «буратины» должны были отяжелеть от позднего ужина и слегка захмелеть от водки, без которой вечером на реке — ну, никак не положено.

Надо сказать, швед и исландец в этом плане не подкачали — все же, кровь викингов. Когда-то их предки упивались пивом и медовухой, прежде чем соскочить с бортов своих драккаров и с ревом ринуться в темноту, неся прибрежным поселениям огонь и кровь. К удивлению Михеева, не стала отказываться от предложенной стопки и миссис Йоунсдоттир, которую в особый восторг привело подношение Байанаю — якутскому духу-хозяину природы.

Нехитрый ритуал включал выплескивание рюмки водки в костер, а когда пламя весело и ярко взметнулось, выбросив длинный синий язык, за ней последовали две якутские оладушки, тут же на большой чугунной сковороде испеченные расторопными парнями Батыкаева.

Насколько знал Михеев, Байанай на самом деле считался духом (или даже божеством) леса и местом его обитания была не река, но тайга. Тысячи и тысячи гектаров леса, под сенью которого хозяин тайги скользил беззвучной тенью, присматривая за своими владениями и поспевая здесь и там. Древний языческий дух, облаченный в богатые меха, одновременно щедрый и ревнивый по отношению к гостям, Байанай издревле покровительствовал охотникам и звероловам, но в современной традиции все смешалось, и рыбаки в Якутии — неважно русские они или якуты — тоже стали подносить ему чарочку. А вслед за ними ритуал стали повторять и просто отдыхающие.

Теперь вот до иностранных туристов дело дошло.

Старик появился у костра без предупреждения — невысокий, морщинистый, загоревший дочерна. Он просто вышел из-за деревьев (машина остановилась, не доезжая до лагеря) и сел на землю, застыв в неподвижности, словно истукан, вырезанный из темного, покрытого морилкой дерева. У него имелись жиденькая, но очень благообразная белая борода и густые кустистые брови, которые заканчивались кисточками, точно у китайских мудрецов из фильмов про кунг-фу.

Туристы, до этого шумно обменивавшиеся впечатлениями от жирной ухи и вечера на берегу реки, умолкли. Их глаза вопросительно уставились на Михеева.

Последний сперва уважительно поприветствовал старика по-якутски, а затем повернулся к иностранцам.

— Его зовут Хара-Уус, это означает Черный кузнец. Раньше он действительно ковал ножи, якутские мечи-пальмы и варганы (здесь их называют хомусы), но с возрастом из-за артрита был вынужден отложить молот. Местное население, как и многие языческие народы, всегда считало кузнецов-уусов наполовину волшебниками. Не такими могущественными, конечно, как шаманы, но все же. И, между нами, иногда мне кажется, что Хара-Уус и в самом деле владеет особыми силами. Сейчас он начнет рассказывать, а вы будьте внимательны, не поведитесь на чары. Может и загипнотизировать!