Ким Робинсон - Годы риса и соли [litres]

Кан слезла с повозки и медленно пошла к галечному берегу, читая сутру лотоса и высоко поднимая руки, чтобы ощутить ладонями крепкий ветер. Ибрагим оставил её одну на некоторое время, а затем встал с ней рядом.

– Почему ты плачешь? – поинтересовался он.

– «Так вот какое оно, великое озеро», – вслух зачитала она.

Ибрагим поклонился.

– Золотые слова. Чьи это стихи?

Кан покачала головой, смахивая слёзы.

– Это Юэнь, жена Шэнь Фу, впервые увидевшая озеро Тайху. Великое озеро! Что бы она подумала, если бы увидела это озеро! Оно входит в «Шесть записок о быстротечной жизни». Слышал о таком? Нет? Что ж. Что тут скажешь?

– Ничего.

– Вот именно, – она повернулась к нему и сложила руки вместе. – Спасибо тебе, муж мой, что показал мне такое великое озеро. Это поистине великолепно. Теперь я могу успокоиться и остаться жить там, где тебе будет угодно. Синин, Ланьчжоу, другая сторона света, где мы встречались когда-то в прошлой жизни, – не важно. Мне всё одно.

И она прислонилась к его боку, заливаясь слезами.

На первое время Ибрагим решил обосноваться в Ланьчжоу. Оттуда удобнее было добираться к Ганьсуйскому коридору, что, в свою очередь, открывало маршруты на запад, а также дороги, ведущие обратно в китайскую глубинку. Кроме того, медресе, с которой он имел самые тесные отношения в юности, переместилась из Синина в Ланьчжоу, сдавшись под натиском недавно занявших город западных мусульман.

Они поселились в новом глинобитном доме на берегу реки Таохэ, недалеко от того места, где она впадала в Хуанхэ, Жёлтую реку. Вода в Хуанхэ и впрямь была жёлтого цвета, совершенно непрозрачной от взбаламученного песка, точно такого же цвета, как западные холмы, из которых брала свой исток. Таохэ казалась почище, но коричневее.

Новая усадьба была больше, чем дом Кан в Ханчжоу, и она, недолго думая, разместила женщин в дальнем здании, вокруг которого разбила сад и потребовала высадить деревья в горшках, положив начало облагораживанию территории. Она хотела приобрести и ткацкий станок, но Ибрагим предупредил, что шёлковых нитей здесь не достать, так как здесь нет ни шелковичных рощ, ни филатур. Если она хочет продолжать ткать, ей придётся научиться работать с шерстью. Она повздыхала, но согласилась и начала осваивать новое ремесло на ручных станках. Время коротали также за вышивкой по уже сотканному шёлку.

Ибрагим тем временем встретился с товарищами по мусульманским школам и общинам, а также с цинскими городскими чиновниками и заступил на новую работу, где оказывал помощь и разбирал вопросы, связанные с новой политической и религиозной ситуацией в регионе, которая, по-видимому, изменилась, с тех пор как он в последний раз был дома. По вечерам они с Кан сидели на веранде, откуда открывался вид на грязную Жёлтую реку, и он всё ей объяснял, отвечая на бесконечные вопросы.

– Говоря чуть проще, с тех пор как Ма Лайчи вернулся из Йемена, принеся с собой тексты о религиозном обновлении и реформах, конфликты между мусульманами этой части мира не стихают. Нужно понимать, что мусульмане жили здесь много веков, почти с самого зарождения ислама, и в таком удалении от Мекки и других центров исламского богословия в религию не могли не проникнуть некоторые неортодоксальности и заблуждения. Ма Лайчи хотел это исправить, но старая умма подала иск против него в цинский гражданский суд, обвинив его в хуочжуне [31] Введение народа в заблуждение – серьёзное преступление в любом регионе Китая ( прим. автора ). .

Кан посуровела, не иначе как вспоминая последствия подобного обмана в центральной части страны.

– Здешний генерал-губернатор Паохан Гуанси в конечном счёте отклонил иск, но этим дело не закончилось. Ма Лайчи принялся обращать в ислам саларов – это народ, говорящий на тюркском языке и живущий на дорогах. Ты видела их: они носят белые шапочки и не похожи на китайцев.

– Они похожи на тебя.

Ибрагим нахмурился.

– Пожалуй, отчасти. Как бы то ни было, это решение взволновало народ, так как саларов считают опасными людьми.

– И я понимаю, почему, – они опасно выглядят.

– Люди, похожие на меня? Но не в этом суть. В общем, ислам подвержен и многим другим влияниям, иногда находящимся в конфликте друг с другом. Новая секта под названием Накшабандия стремится очистить ислам путём возвращения к прежнему – ортодоксальному – укладу. В Китае её представителей возглавляет Азиз Ма Минсинь, который, как и Ма Лайчи, провёл много лет в Йемене и Мекке, обучаясь у Ибрагима ибн Хаса Аль-Курани, знаменитого шейха, чьи учения сейчас известны всему исламскому миру.

Так вот, оба этих славных шейха пришли сюда из Аравии с реформаторскими планами, пройдя обучение у одного и того же народа, но, увы, с разными реформами на уме. Ма Лайчи верил в безмолвное произнесение молитвы, так называемый зикр, в то время как Ма Минсинь, будучи моложе, слушал учителей, полагающих, что молитвы могут пропеваться и вслух.

– Различие кажется незначительным.

– Да.

Когда Ибрагим смахивал на китайца, это означало, что слова жены забавляют его.

– В буддизме допускается и то, и другое.

– Совершенно верно. Но, как это часто бывает, такие различия лишь признак более глубоких расхождений. Так или иначе, Ма Минсинь практикует молитву джахр, что означает «произнесённая вслух». Это не по нраву Ма Лайчи и его последователям, поскольку знаменует собой новое и ещё более чистое религиозное возрождение в этих краях. Но они не могут остановить наступление. Ма Минсиня поддерживают суфии Чёрной горы, которые контролируют обе стороны Памира, поэтому его последователи продолжают прибывать и прибывать сюда, спасаясь от войн между иранцами и османами, а также между османами и фуланцами.

– Какие-то сплошные беды.

– Что поделать, ислам не так хорошо структурирован, как буддизм, – отозвался Ибрагим, и Кан рассмеялась. – Но ты права, положение действительно бедовое. Конфликт между Ма Лайчи и Ма Минсинем может уничтожить всякую надежду на окончание междоусобиц при нашей жизни. Хафия Ма Лайчи сотрудничает с властями Цин, и они называют джахр суеверной и даже аморальной практикой.

– Аморальной?

– Как танцы и тому подобное. Ритмичное движение во время молитвы, да и само моление вслух.

– Мне это кажется совершенно нормальным. Служба, в конце концов, остаётся торжественным событием.

– Да. И джахрии в ответ пытаются обвинять хафиев в возведении культа личности вокруг Ма Лайчи. А его самого – в злоупотреблении взысканием десятины, имея в виду, что всё его движение – не более чем афера для укрепления власти и богатства. И всё это при содействии императора и вопреки интересам других мусульман.