Ким Робинсон - Годы риса и соли [litres]

– Что вверху, то и внизу, как всегда говорит Бахрам. Всё притягивается ко всему остальному именно этим уровнем притяжения. Умножим две массы, притягивающие друг друга, разделим их на квадрат расстояния, на которое они отстоят друг от друга, умножим на скорость, с которой они удаляются от центрального тела, и получим силу притяжения. Вот… подставь сюда планеты, вращающиеся вокруг солнца, – всё сходится. Они движутся вокруг солнца по эллипсам, потому что притягиваются друг к другу, и в то же время отзываются на притяжение солнца, так что солнце находится в одном фокусе эллипса, а сумма всех остальных притяжений образует второй фокус, – он говорил, параллельно чертя мелом наброски, как одержимый, и Бахрам никогда не видел его таким взбудораженным. – Это объясняет нестыковки в наблюдениях Улугбека. Формула подходит и для планет, и, конечно же, для звёзд в их созвездиях, и для полёта пушечного ядра над поверхностью земли, и для движения микроорганизмов в озёрной воде и в нашей крови!

Калид покивал в ответ.

– Это сила самой гравитации, выраженная математически.

– Да.

– Притяжение обратно пропорционально квадрату расстояния.

– Да.

– И это справедливо для всего вокруг.

– Думаю, так.

– И для света?

– Не знаю. Масса света наверняка слишком мала. Если она у него вообще есть. Но если так, то сколь бы мала она ни была, она притягивается ко всем остальным массам. Масса притягивает массу.

– И снова, – сказал Калид, – действие на расстоянии.

– Да, – Иванг улыбался. – Некий дух вселенной, возможно, проявляющийся через какого-то неведомого посредника. В гравитации, магнетизме, молнии.

– Невидимый огонь.

– Скорее, то же по отношению к огню, что мельчайшие организмы по отношению к нам. Неуловимая сила. Но от которой ничто не ускользает. Она везде. Мы окружены ею.

– Активный дух во всём сущем.

– Как любовь, – вставил Бахрам.

– Да, как любовь, – в кои-то веки согласился Иванг. – В том смысле, что без неё всё было бы мертво на Земле. Ничто бы не притягивалось и не отталкивалось, не циркулировало, не меняло форму и вовсе никак не жило, а просто покоилось, безжизненное и холодное.

И он улыбнулся во весь рот, сверкнув большими лошадиными зубами, и на его лоснящихся тибетских щеках проступили ямочки глубоких морщин:

– И вот мы здесь! Всё как и должно быть, понимаете? Всё движется, всё живет. И сила действует строго в обратной зависимости к расстоянию между телами.

– Интересно, поможет ли это нам преобразовать… – начал Калид, но его собеседники закончили за него, передразнивая:

– Свинец в золото! Свинец в золото!

– Всё уже и так золото, – сказал Бахрам, и глаза Иванга внезапно заблестели, словно богиня очага вселилась в него, и он притянул Бахрама к себе и крепко обнял, снова мыча про себя.

– Ты хороший человек, Бахрам. Очень хороший. Если я поверю в твою любовь, могу я остаться здесь? Сочтёшь ли ты святотатством, если я буду верить в гравитацию, любовь и единство всего сущего?

Дни Бахрама наполнились ещё большей суетой, чем прежде, что можно было сказать про всех на мануфактуре. Калид и Иванг продолжали обсуждать значение всеобщей формулы Иванга и проводить всевозможные эксперименты, либо проверяя её на истинность, либо исследуя связанные с ней задачи. Но их изыскания мало помогали Бахраму в кузнечном деле, потому как трудно, а то и невозможно применить эзотерические и глубоко математические дискурсы двух первооткрывателей к насущным проблемам литья более прочной стали и более мощных пушек. Для хана «больше» – значило лучше, и он был наслышан о новых пушках китайского императора, рядом с которыми казались игрушечными даже гигантские древние орудия, брошенные в Византии после чумных бедствий седьмого века. Бахрам пытался выдержать сравнение с этими мифическими пушками, но испытывал затруднения с отливкой, с транспортировкой, со стрельбой, когда от каждого залпа ствол пушки попросту раскалывался. Калид и Иванг давали свои советы, но они не сработали, и Бахраму пришлось возвращаться к старому дедовскому методу проб и ошибок, который использовали металлурги в течение многих веков, вечно возвращаясь к одному: вот если бы только раскалить железо достаточно горячо, да правильно подобрать сырьё, вот тогда-то получится по-настоящему прочный сплав. И снова приходилось увеличивать силу речного тока, воздействующую на печи, чтобы нагреть их до температур, при которых жидкий металл раскалялся до слепяще-яркой белизны. Калид и Иванг наблюдали за этой сценой в сумерках и спорили до рассвета о причине такого яркого света, выделяемого из железа теплом.

И всё бы хорошо, но, независимо от того, сколько воздуха они вдували в угли очага, заставляя железо растекаться белым, как солнце, и жидким, как вода, если не жиже, готовые пушки шли трещинами так же быстро, как и раньше. А Надир появлялся без предупреждения, осведомлённый даже о самых последних результатах. У него явно были шпионы на мануфактуре, и его даже не волновало, знает ли об этом Бахрам. Может, он хотел, чтобы Бахрам знал. И он приходил и выражал своё недовольство. «Ещё, и поторапливайтесь!» – говорили его глаза, даже когда слова убеждали в том, что хан доволен результатами и понимает, что они, конечно же, делают всё возможное. Он говорил: «Хан впечатлён силой математики, способной остановить китайских захватчиков», – и Бахрам безрадостно кивал в знак того, что понял намёк, даже если Калид старательно делал вид, что никакого намёка нет, и молчал, не спрашивая о продлении амана для Иванга следующей весной, думая, что сейчас не лучшее время взывать к благосклонности Надира, и возвращался в мастерскую пробовать заново.

Поэтому, с практической точки зрения, Бахрам заинтересовался тусклым серым металлом, который снаружи выглядел как свинец, а внутри как олово. Очевидно, в ртути содержался переизбыток серы, если на подобное описание металлов ещё можно было ссылаться, что стало заметно не сразу и поначалу не привлекало к себе внимания. Но во время экспериментов и небольших испытаний установили, что металл был менее хрупким, чем железо, более гибким, чем золото, и в целом оказался другим металлом, нежели те, о которых писали Ар-Рази и Ибн Сина. Новый металл! И он смешивался с железом, образуя такую сталь, которая, казалось, могла бы хорошо подойти для отлива пушечных стволов.

– Откуда мог взяться новый металл? – спрашивал Бахрам у Калида и Иванга. – И как его называть? Я не могу продолжать описывать его как «серое вещество».

– Металл не нов, – сказал Иванг. – Он всегда был здесь, среди остальных, но мы достигаем температур, которых никто не достигал прежде, и металл проявляет себя.