Игорь Маранин - Вавилонское время [СИ]

— Извини, — помотал головой я. — Это скучно, банально и даже как-то пошло. Знаешь что? Могу тебя с таможенником познакомить.

— Это долго… — во взгляде её появилось отчаяние. — И я не то имела в виду. В Перми у меня квартира в собственности: переведёшь — я тебе её дарю. Прямо здесь напишу дарственную. Стефан?

Тут я задумался, и она заметила это, смолкла, ожидая решения. Дорога начала петлять, и нас мотало влево-вправо, да ещё дверцы кареты распахнулись, и пришлось останавливаться, чтобы их закрыть. Мертвец сполз на пол, но бросить его я не мог — надо было доставить тело в ближайший полицейский участок.

— Ты с компьютерами как? — спросил я Тамару.

— Разбираюсь, — подобралась она, боясь пропустить хоть слово.

— Слышала когда-нибудь о таком — чёрный на вид квадрат, который якобы на самом деле шифр?

— Да, — быстро затараторила женщина. — Это называется код Малевича. Нужен сканер — квадрат на самом деле вовсе не чёрный, просто для глаз выглядит слитно — линии и знаки расположены на микроскопическом расстоянии друг от друга. Иногда его в шутку называют выигранным тетрисом. Ещё нужна специальная программа для дешифровки: код состоит из сотен, а иногда из тысяч ссылок на различные ресурсы в Интернете. Дешифровщик проходит их по специальному алгоритму, собирает линии и точки в ссылки, затем информацию со ссылок в кусочки текста и изображений, а затем складывает всё это в единое целое.

— Хорошо, — решился я. — Мы пойдем через границу вместе. А квартиры мне не надо, я не мародер.

Хозяйка вынула из кармана записную книжку и достала оттуда аккуратно вырезанный прямоугольник бумаги размером со спичечный коробок. В центре его располагался отпечатанный типографским способом чёрный квадрат.

— Что это?

— Я не знаю, — ответила Авдотья. — Но это не бессмысленный клочок бумаги. Здесь зашифрована очень важная информация. Возможно, важнее её нет сегодня информации вообще.

Я с сомнением повертел клочок бумаги в руках.

— Почему ты так думаешь?

— Его оставил тот, кто сотворил всё это, — и, видя, что я не понимаю, Авдотья тихо добавила: — Вавилонское время.

— Бог? — также тихо переспросил я, понимая, что говорю глупость.

— Нет, — помотала головой Авдотья. — Не думаю, что Бог. Эта тайна мне осталась от мужа, а такими вещами он никогда не шутил.

— Почему ты мне его показываешь?

Мы окончательно перешли на шёпот — наверное, со стороны это выглядело странно и даже глуповато, но, к счастью, со стороны за нами никто не наблюдал.

— Не «почему», а «зачем». Хочу, чтобы ты отправился в Пермь. Если и можно разгадать эту загадку, то только там. Знаешь, я долго присматривалась к переводчикам… Кстати, почему вас так называют?

— По аналогии с вавилонской башней. После смешения языков понадобились толмачи — вот и мы вроде тех самых толмачей между эпохами. Значит, ты выбрала меня — и почему же?

— Ты захочешь выяснить, что здесь зашифровано. А главное, потом этой информацией распорядишься по совести, а не за деньги.

— По-твоему, я не люблю денег?

— Только те, что считаешь честными. Я подумала: а вдруг это важно? Не мелочно важно, не для меня или тебя, а по-настоящему, для всего человечества. Ты бы смог обладать такой вещью и унести её с собой в могилу?

— Что-то ты рано себя хоронишь — женихи вокруг каждый вечер вьются.

Авдотья на шутку не отреагировала. Глаза её неожиданно стали совсем невыразительными, и сама она как бы поблекла, постарев лет на двадцать.

— Больна я, Стефан, — сказала она. — Серьёзно больна. Врачи говорят, мне полгода осталось, не больше.

Я родился в Твери, в семье дворянина в 1821 году, но прожил на своей малой Родине совсем мало: шестилетним ребёнком меня похитили цыгане и переправили в Омск 1919-го. Таким образом цыганские бароны ищут будущих ходоков для своей контрабанды. Помимо иммунитета, судьба наградила меня ещё одним даром — умением вводить людей в состояние, подобное гипнозу. Я не люблю это делать, так как после чувствую себя выжатым насухо. И не столько физически, сколько морально. Душа становится пустой, как блёклое ноябрьское небо, когда нет в нём ни птиц, ни солнца, ни даже облаков. Но то, что рассказала Тамара, подтверждало важность информации, которой я владел. Владел, не обладая, будто евнух гаремом. И если раньше можно было загнать любопытство в дальнюю каморку души и запереть на веки вечные, пока не умрет от жажды и голода, то теперь оно стало сильнее меня. В помещение таможни, как обычно почти безлюдное, я вошёл один, представляя себя тем безумным проповедником, что молился в поезде, разбивая лоб в кровь.

— Слушайте, братья! — я вложил в эту первую фразу всю силу того дара, каким обладал. — Слушайте и смотрите: вам выпало стать свидетелями чуда — невиданного чуда, спасительного чуда, сверхъестественного чуда. Слушайте и смотрите, отложив дела и заботы, забыв о суетном и тленном, очистив разум от сиюминутного и наносного. Дети и внуки будут жадно расспрашивать вас о сегодняшнем дне. Правнуки будут завидовать вам и слагать о вас легенды. Вы — избранные! Вы — достойные! Вы — соль земли здешней и злато её недр. Вошедший вслед за мной вспыхнет факелом, станет всепоглощающим огнём очищения и опалит границы эпох….

Я говорил, и говорил, и говорил, чувствуя, как пот застилает лицо и как сушит горло от долгих слов, как лихорадочно мозг строит фразы, чтобы ни на миг не выпустить людей, находящихся в зале, из созданной иллюзии. Идущая к переходу Тамара казалась им огненным шаром, катящимся в ворота между двумя временами. В любой момент натянутая иллюзия могла разлететься осколками — я чувствовал, как иссякают силы, и когда пересек заветную границу и смолк, то высунул язык и задышал часто-часто, словно загнанная собака. Но на той стороне никто даже не пошевелился — они всё также стояли с разинутыми ртами и восторженными лицами…

Вечером того же дня, устроившись в уютном кресле, я коротал время, слушая новости по пермскому телевидению.

«Власти Американских Штатов, — вещал диктор, — заявили о безоговорочной поддержке оппозиционных сил Древнего Рима во главе со Спартаком. Вашингтон настаивает на проведении открытых и честных выборов в Римский Сенат. Пресс-секретарь московского царя Ивана IV Малюта Скуратов назвал сообщения, поступившие из XIX века от историка Костомарова об убийстве царем своего сына, клеветой и пообещал подать на историка в Межвременной суд в Гааге. Гражданская война в Омской области вспыхнула с новой силой: адмирал Колчак отверг ультиматум командования 5-й Красной Армии о немедленной капитуляции. Получено новое сообщение с «Титаника»: корабль изменил курс и благополучно избежал столкновения…»