Борис Штерн - Феникс сапиенс

Наилучший итог века — мы еще существуем! Мы существуем и неплохо живем, несмотря на десятки апокалиптических пророчеств последних двух веков. Мы пережили XXI век и нацелились пережить XXII, несмотря на новые пророчества. На нас не упал астероид, не сгубил новый вирус, мы избежали перенаселения планеты: подошли к черте 10 миллиардов, но не переступили ее. Мы избежали чрезмерного парникового перегрева, притормозив выбросы углекислого газа, не замусорили планету окончательно и даже кое-что прибрали за собой. Мы не перебили друг друга запасенными в ХХ веке ядерными боеголовками, что можно считать самой большой удачей.

Да, мы неплохо и долго живем, хорошо питаемся, мало работаем, много отдыхаем. Мы в своей массе, спасибо медицине, здоровы, веселы и спортивны. Мы стали терпимей друг к другу. Никто не готов убивать за идею или за религию. Мы стали гуманней. Мы не пали жертвой мятежных роботов, поскольку не сумели создать искусственный интеллект сложнее муравьиного. Появилась надежда, что мы как биологический вид проживем еще века и даже тысячелетия. Мы уверенно глядим в будущее, с чем можем себя поздравить.

Вопрос в том, что такое „мы“. Мы, которые неспособны воспринять текст длиннее десяти тысяч знаков, это те же самые „мы“, которые создали нашу комфортную цивилизацию? Мы, которые почти ничего не умеем, кроме того, что входит в наши прямые профессиональные обязанности, — это вершина эволюции или ее нисходящая ветвь? Почему, ступив однажды на Марс, человек туда не вернулся за прошедшие с тех пор 60 лет? »

— Они были на Марсе! — снова перебил Стим. — Это же первое свидетельство!

— В газетах конца ХХ века писали, что человек побывал на Луне и вот-вот высадится на Марс. А здесь получается 2052-й — совсем не «вот-вот». Я же перевела кучу этих газетных текстов!

— Это замечательно, что они были на Марсе, но почему один раз? Давайте послушаем дальше.

— « Представим, что нас изучает некий внешний наблюдатель — инопланетянин или очень далекий потомок ».

— О, прямо про нас!

— Стим, не перебивай!

— « Что он скажет, ознакомившись с нашей историей? Ну, хотя бы осилив последние три века — от Просвещения, через кровавые трагедии, через прорывы в познании к технологическому процветанию и потребительскому благополучию. Я подозреваю, что он презрительно сплюнет и скажет: „Как можно так деградировать после столь многообещающего начала?! “»

— Интересно! — на сей раз сама Мана прервала чтение. — Интересно, что представляет из себя сам автор? Брюзга-неудачник или проницательный скептик?

— Да, — согласился Сэнк, — чтобы понять цену книге, нужны факты. Один важный факт я уже услышал — человечество побывало на Марсе и бросило это дело. Красноречивый факт. И еще мне понравился пассаж про акт неповиновения реальности.

— Но мы же знаем, что он ошибся. Автор же пишет, что цивилизация проживет еще века, а она грохнулась уже через век!

— Стим, как раз эта ошибка скорее подтверждает его правоту, когда он пишет про деградацию. Мана, прочти, что там дальше.

— Дальше идет обзор книги:

« В главе „От созидания к потреблению“ анализируется дрейф общественной и индивидуальной мотивации в эпоху относительного изобилия и благополучия.

В главе „От экспансии троечников к революции двоечников“ описываются методы реванша растущего малообразованного большинства, оттеснившего от „штурвала цивилизации“ просвещенное меньшинство, утратившее былое значение из-за неактуальности дальнейшего развития.

В главе „От постмодернизма к метапостмоду“ обсуждаются основные принципы философии, обслуживающей общество потребления с его гегемонами, и эволюция этих принципов — от отрицания истины к отрицанию знания, от отрицания общечеловеческих ценностей к отрицанию индивидуальных достоинств ».

— Что такое постмодернизм, метапостмод и что такое гегемон? — спросил Стим.

— Постмодернизм — такой стиль в архитектуре и литературе, где не надо ничего выдумывать, достаточно взять старое из разных мест и намешать, — ответила Кола. — Но здесь что-то другое имеется в виду, более общее. Про метапостмод не слышала. Наверное, нечто вроде «после постмодернизма», а что такое гадкое слово может означать, даже гадать не хочу.

— Наверное, означает такую философию: «Не парься, все уже создано, ешь и веселись», — предположила Алека.

— А насчет гегемона: я встречала это слово только в комбинации «пролетариат — гегемон революции». Контекст такой, что гегемон первым все громит и захватывает, — сообщила Кола.

— А, понятно, значит гегемоны общества потребления — те, кто первыми опустошают магазины и сметают прилавки при больших распродажах. Видела я такое: гегемоны в большом количестве — страшное зрелище! Мана, продолжай!

— « В главе „От защиты чувств к свержению культуры“ прослеживается, как стремление погасить социальные конфликты выливается в благообразную цензуру и добропорядочный террор.

В главе „От Homo sapiens к Homo officium“ исследуется процесс ультраспециализации, потери общих навыков, эрозии рационального мышления и утраты восприимчивости к культуре — так массы тихо глупеют. Показано, как экономика и политика поощряют деградацию населения ».

— О, стоп! — на сей раз Сэнк перебил Ману. — Вот уже третий раз автор употребляет слово слово «деградация» — оно и раньше все время у меня вертелось в голове, когда я ломал голову над этим тотальным, как это сказать… охрястом. Деградация вполне объясняет…

— Да не совсем объясняет, — возразила Мана, — ведь не могли же все как один деградировать. Кто-то наверняка жил вне города и умел работать руками и головой. Ну, пусть произошло что-то совсем ужасное, и что — умирать? Вышел мужик из дому, нарубил дров, прорубил лед, принес воды, где-то наверняка есть запасы еды — дотянуть до весны…

— Тетя Мана, ведь все так и было — новые поселения как раз основаны такими мужиками, — ответила Алека. — В новых поселениях спаслись миллионы. Почему они через два-три поколения вымерли, не возродив цивилизацию — отдельный вопрос.

— Да, я согласен, повальная глупость и беспомощность объясняет только часть случившегося. Должно быть что-то еще. Мана, прочти эту главу про деградацию. Может быть, там есть какие-то факты и цифры.

Цифр в главе было немного: если верить автору, цифрам была объявлена война. Всякие тесты на интеллект в большинстве стран попали под законодательный запрет, как и оценки успеваемости в учебных заведениях. Судя по всему, неспроста. Еще в начале XXI века в проведенных исследованиях проявилась крайне неприятная вещь: отрицательная корреляция между числом детей и уровнем образования человека. Как пишет автор, теперь (в начале XXII века) за публикацию подобных данных предусмотрена административная ответственность, но результат виден на глаз.