Борис Штерн - Феникс сапиенс

— Инзор, иди сюда, я тут тебе помощника нашла.

Инзор поднялся, протер глаза, подошел. Собака встала и прижалась к его ногам, облегченно вздохнув, когда Инзор потрепал ее за ушами. Сэнк тоже проснулся и подошел.

— Девочка, совсем молоденькая. Прошлогодняя — год с небольшим. Видимо, выгнали из стаи. За что?

— Как за что? Извечный сюжет: вожак кладет глаз, жена вожака соответственно реагирует, — изложила свою версию подошедшая Кола.

Подошла и Мана с девочками, которые остановились неподалеку с открытыми ртами и вытаращенными глазами.

— Не бойтесь, она добрая, можете подойти ближе, — сказала Алека.

Кана и Лема сделали шаг вперед. Когда собака уткнулась в колени Маны, Лема подошла и осторожно дотронулась пальцем до ее спины, то же самое проделала Кана, уже более уверенно и с нажимом. Собака обернулась и лизнула Кану в лицо, последовал визг — в нем звучал страх, переходящий в восторг.

Собаку назвали Глоня. К вечеру в экспедиции стало ощутимо больше тепла, радости и веселья. Неужели это все принесла с собой молодая псина, изгнанная из стаи? Как столько добрых чувств помещается в существе непонятного происхождения?!

К середине следующего дня Инзор принял вызов Давата с бортовой радиостанции — самолет уже давно вылетел из Ворот и находился в паре часов пути. Инзор включил радиомаяк, Стим с Крамбом раскатали рулон тонкой ярко-желтой ткани на косогоре, придавив ее камнями. Погода была ясная с легкими облаками, ветер — юго-восточный, пять метров в секунду.

Глоня услышала самолет первой — вскочила, уставилась на юг и заскулила. Действительно, в небе низко над горизонтом на фоне облака показалось инородное тело и вскоре застрекотало.

— Ну вот и фанероплан Давата! — провозгласил Сэнк.

На самом деле в конструкции самолета не было никакой фанеры — в основном алюминий, хотя его очертания биплана отдавали глубокой авиационной архаикой, ассоциирующейся с фанерой и парусиной. Самолет сделал круг над озером, приводнился на небольшую рябь, лихо проскользил двести метров и затем не спеша подрулил к каменному пирсу за кормой «Петербурга». Из двери на пирс выпрыгнул молодой парень, зачалил самолет, откинул трап, по которому тут же спустился грузный улыбающийся Дават, за ним вышел парень постарше.

— Разгружайте! — зычно выкрикнул Дават после непродолжительных объятий и рукопожатий.

Члены экспедиции и пилоты выстроились в конвейер, из дверей самолета на корму «Петербурга» один за другим поплыли ароматные ящики, многообещающе позвякивающие ящики — десятки ящиков с волнующим содержимым. Потом был пикник на поляне, потом банкет в кают-кампании, а наутро Сэнк спросил:

— Неужели не прокатите нас вдоль края ледника?!

— Мы бы рады, — сказал первый пилот, — да топлива в обрез на обратный путь.

— А если в трюме «Петербурга» найдется сто литров авиационного бензина? — спросил Сэнк.

Через час самолет вылетел на экскурсию. Сэнк, Стим, Алека и Инзор прилипли к иллюминаторам. Они увидели то, что никак не могли увидеть в наземных вылазках, — увидели всю картину. И ее главную деталь, скрытую от наземного наблюдателя, — обширную темную долину среди льда. Это была впадина четыре на пять километров, протаявшая метров на двести в глубину, — впадина, заваленная крупными исковерканными плодами человеческой деятельности, ледниковый Армагеддон. Повсюду бетонные торосы — плиты, балки, целые и переломанные, связанные железными лохмотьями, ощетинившиеся арматурой. Холмы, гряды бетонных обломков — оттаявшие, перемешанные с булыжником, торчащие из ледника. Повсюду железо! Искореженное, ржавое, страшное — обломки ферм, рельсы, сложенные каркасы зданий, сплющенные подъемные краны, опоры. Там и тут — машины, смятые, скрученные, спрессованные — легковые, грузовые. Все — темно-бурые от ржавчины, такие же вагоны, суда, строительная техника. Еще и еще — в каждом распадке, в каждой промоине, а сколько оставалось подо льдом! Куски кладки, кирпичное крошево, куски асфальта, столбы, провода… Сотни миллионов человеко-лет труда, вложенного когда-то в этот поверженный раздавленный хлам, вытаивали на свет божий после многотысячелетнего заточения.

Самолет сделал два широких круга над окрестностями. Огромная ржавая долина соединялась с внешним миром узким ущельем, прорезавшим ледник. По ущелью текла бурная мутная река, сливающаяся с чистыми потоками, текущими по поверхности серо-голубого льда. Дальше эта река через цепочку плесов и порогов соединялась со Средней Волгой — мирный ландшафт, успокаивающий после увиденного кошмара.

— Ну как тебе все великолепие, что дядя Сэнк живописал перед экспедицией? — спросила Мана, когда Алека спустилась на пирс с каменным лицом.

— Да так… — ответила Алека. — Жуть! Пробирает до кишок.

— Я тогда, год назад, совсем другое имел в виду, — сказал вышедший следом Сэнк. — Природу, а не это эпическое месиво. Если честно, я не был уверен, что мы вообще что-то найдем, не говоря уж о таком буреломе, — я вполне мог ошибиться лет на пятьдесят. Эта жуткая Железная долина, судя по всему, появилась недавно и протаяла очень быстро — темные железяки, оказавшиеся на поверхности, покрасили ржавчиной все вокруг и сами растопили лед — они отлично греются солнцем и проводят тепло. На аэрофотосъемке двадцатилетней давности никаких намеков на Железную долину нет. И вообще не видно никаких следов мегаполиса.

— Ты хоть снял панораму? — поинтересовалась Мана.

— Пять кассет отщелкал. Сейчас засяду проявлять и печатать, пока Дават не улетел. Такого еще никто не видел. Первый и последний раз в истории ледник выносит город такого размера. Лет тридцать назад все, что мы увидели, скрывалось подо льдом. С тех пор здесь не было никого, кроме, может быть, местных охотников. Краг был гораздо восточней — во времена его экспедиции тут уже кое-что торчало, он просто промахнулся. Это чистая случайность, что мы увидели остатки города первыми.

— Папа, а то, что именно ты все первым рассчитал, — тоже чистая случайность? — возразил Стим. — Мы же не наобум сюда приплыли!

— Да, но случайность в том, что никто из исследователей не появился здесь до нас за последние лет двадцать, — хоть наобум, хоть по наитию.

Сэнк заперся в тесной лаборатории в трюме, остальные, включая Давата с пилотами, девочек и Глоню, пошли в поход по моренным гривам, которые уже окрасились в теплые тона, в золотистые, сиреневые, красноватые оттенки, предвещающие конец короткого лета. Морошка, брусника, клюква — плевали все эти ягоды на близлежащий ледник! Они чувствовали себя замечательно в уютных распадках среди вереска и багульника под лучами высокого солнца и потому созрели. Одиннадцать человек паслись на южных склонах пологих грив, у берегов небольших прозрачных озер, не успевших превратиться в болота. А пасла их гордая Глоня, пребывая в статусе аборигена, принявшего неопытных гостей под свое покровительство.