Ремон Мариваль - Агуглу (Тайна африканского леса) [Затерянные миры, т. XXVII]

— Где ты родилась, Муни? — спросил я ее в первый раз.

— За этими горами, — ответила она, — на берегу большого озера, окруженного лесом.

Ее глаза увлажняются при воспоминании о родном лесе. Но Муни скоро овладевает своей слабостью и гордо прибавляет твердым голосом:

— Там у моих родных большая хижина, а деревня густо населена, как пчелиный улей.

Помолчав, она доканчивает свою фразу, подчеркивая ее гримасой презрения:

— Мои родные не похожи на диких зверей: они не живут в ямах.

Мне хотелось бы узнать, при каких обстоятельствах попала она к Агуглу. Но объяснения затруднительны. Девушка говорит на неизвестном мне наречии и едва знает несколько слов по-английски и по-нубийски. Чтобы сделать свои слова понятнее, она вынуждена прибегать к помощи тысячи разнообразных гримас, на которые только способна ее физиономия.

История, впрочем, обычная. Нубийские торговцы поймали ее однажды вечером, когда она ходила за водой, и отвели в свой отряд. Ее связали лианами, били по каждому поводу, долго вели по неизвестным тропинкам. Маленький отряд, достигнув горных вершин, собирался уже перевалить их, когда появившиеся в темноте Агуглу утащили Муни от ее похитителей. Это случилось два года тому назад. С тех пор она живет здесь, в одной и той же пещере, ничем не занятая, более или менее свободная и почти счастливая.

— Счастливая? — повторил я, как эхо.

— Да, — сказала она, полуоткрыв улыбкой рот, украшенный белыми зубами.

Я прибавил, не смотря на нее:

— Сколько вас всех в жилье?

— Не считая меня, шесть мужчин, трое детей и одна женщина, — ответила она.

На мои губы просился другой вопрос, но перед чистыми глазами Муни, которая без всякого смущения смотрела на меня, я не осмелился его произнести. Она, несомненно, поняла мою мысль, так как тихо добавила:

— Они берегут меня для Каа.

Там, где она сидит, играет солнечный луч и в нем танцуют мошки; она мигает веками и отгоняет их рукой.

— Каа? — спросил я в изумлении.

— Да, — ответила она едва уловимым шепотом. — Каа — …старец… патриарх… Тот, с которым не говорят!

Ее палец снова указывает мне на вершины.

— Он живет там, высоко, среди туч. Это властелин, которому повинуется весь мир.

Муни замолкает, увидев Сао, появившуюся на площадке; Сао вглядывается в небо, чтобы измерить высоту солнца. Это час, когда Фои возвращается домой; он скоро будет здесь и довольная Сао улыбается нам, блестя своими белыми зубами. Когда она ушла, Муни снова тихо заговорила:

— Патриарх, который живет там, в вышине. Что я могу сказать тебе о нем, кроме того, что он один держит в своих руках нити нашей судьбы. Каждый год, во время дождей, различные кланы, рассеянные в горах, послушно приносят ему в дар своих пленников и девственниц. Приближается день, когда и меня поведут к нему. Может быть, мы попадем в одну партию.

Внезапным прыжком Муни вскакивает на ноги. Одно мгновение ее горячая рука дрожит в моей; затем я остаюсь один перед темнеющим горизонтом.

В эту ночь меня мучил странный кошмар. Я летал высоко над горами в звездном небе, вцепившись пальцами в шею большой птицы с распростертыми крыльями. Вдруг я почувствовал, что мы падаем с головокружительной быстротой. Я закрыл глаза, чтобы не чувствовать падения и, когда снова открыл их, таинственная птица исчезла.

Я находился один у входа в мрачное ущелье. Маленький гном с глазами, окаймленными краснотой, с лягушачьими щеками и короткими, как плавники, руками, сделал мне знак следовать за ним, и мы молча пошли вперед. Мы долго шли через целый лабиринт коридоров; наконец, мой проводник сразу остановился и ударил кулаком в стену. Каменная глыба целиком поднялась и открыла громадное помещение, освещенное со всех сторон сернистым светом, с мраморными колоннами и базальтовым портиком.

В глубине, на троне из зеленого нефрита, сидел высокий старик. Гном упал перед ним на четвереньки. Вдоль всего покоя распростерлись другие гномы, уткнувшись лбами в землю. Но я не видел ничего этого, так как мой взгляд был неодолимо прикован к низкой двери, пробитой в стене. Когда она открывалась, я видел искаженные лица и слышал зловещие стоны. Каждый раз из этой геенны выходили женщины. Они были всевозможных рас и национальностей: черные, желтые, одни с удлиненными к вискам глазами, другие с пышным станом, третьи с распущенными по плечам светлыми волосами. Они подвигались мерными, плавными шагами, устремив глаза куда-то вдаль. Каждую поддерживали под руки двое слуг и по ступенькам трона поочередно подводили к старику. Одним беглым, жестким взглядом Великий Старец осматривал ее руки и плечи, затем резко откидывался на спинку трона и мановением руки приказывал увести женщину.

Все совершалось быстро, и женщины в короткое время переполнили залу, где стоял какой-то тяжелый запах.

Внезапно я почувствовал, что от ужаса у меня выступили на висках капли пота. Среди вереницы жертв я увидел лицо Муни. Взойдя на первую ступеньку, она бросила мне такой взгляд загнанного животного, что я бросился вперед с криком смертельно раненого человека и все сейчас же исчезло: и большая, колеблющаяся зала, и распростертые карлики, и страшный старик. Я проснулся, порывисто дыша, царапая ногтями сбившуюся подстилку и чувствуя себя совершенно разбитым.

В пещере, переполненной миазмами, Агуглу спали тяжелым сном. Я тихонько вышел, стараясь заглушить шум своих шагов.

Ночь была светлая. Четыре симметричные звезды Южного Креста мерцали на стальном полированном небосклоне. Я сел, почти упал, в конце площадки, упершись локтями в колени. Скоро до меня донесся неясный шум голосов. Отдельные предметы, окутанные тенью, потеряли свои очертания, слившись друг с другом, и я с большим трудом различил фигуры двух существ, сидевших рядом; их глаза то вспыхивали фосфорическим блеском, то потухали.

В эту минуту в разрезе горного кряжа показалась луна и окрасила в лиловый цвет небо, наполовину затянутое облаками. Обе фигуры оказались залитыми светом. Я узнал Фои и Сао: обняв друг друга руками за шею, они покачивались, подобно коленопреклоненным статуям…

В данную минуту Фои, стоя рядом со мной, занимается своей хитрой работой. Сжав губы, образующие складку в углу рта, он неутомимыми пальцами полирует слоновую кость или дикий камень. Нас окружает рой мух. Иногда длинная лента птиц проносится в небе со звуком разрываемой ткани.

Очень часто Муни присоединяется к нам. Она учит меня языку Агуглу.

В этом зачаточном наречии замечательно, в особенности, одно явление: полное отсутствие слов для выражения отвлеченных и родовых понятий. Слов «жалость», «время», «цвет», «растение», «птица» не существуют в их словаре. Фои никогда не скажет: «я болен»; он скажет «у Фои болит живот» или «у Фои болит голова».