Наталья Берген - Лаборатория бога

– Кажется, я безнадежен.

Ми-и-ё-ё опять вздохнула.

– Ты знаешь, что люди не только вздыхают от разочарования? Можно для разнообразия охнуть и закатить глаза.

Сгусток, она же Ми-и-ё-ё, она же моя загадочная хозяйка, не ответила.

– Ладно, ты старалась. Теперь моя очередь. Как мне рассказать о людях? Мы же не ходим по грешной земле, думая о людях каким-то одним исключительным образом. Слишком много открытий и информации в последнее время. Нейрофизиология, генетика, социальная психология.. Кто-то считает человека белым листом, другие утверждают, что все уже записано заранее.

– Я неплохо вижу вас со стороны частиц многовариантности, генов, гормонов, нервных импульсов. Более того, я сама довольно точно предвидела, как именно все будет развиваться-расплетаться. Но есть что-то еще. Оно заставляет вас любить одних людей и ненавидеть других. Выбирать машины определенного цвета и любоваться на заснеженные вершины. Это что-то заставляет вас останавливаться на середине пути и передумывать. Или рваться вперед с новой силой.

– Это что-то действительно есть? Я хочу сказать… чем я отличаюсь от другого человека?

– Вопрос к тебе, – уклонилась Ми-и-ё-ё.

– Что же? Гены, воспитание? Протоптанные опытом нейронные дорожки? Динамические стереотипы? Откуда мне знать больше, чем знает бог?

Ми-и-ё-ё просила не называть ее этим громким словом – «бог» – но так я лишь хотел подчеркнуть абсурдность просьбы.

– Я хочу поговорить о втором. Нужные гены активизируются на конкретных этапах развития зародыша. Я долгое время смотрела на воспитание подобным образом. У ребенка или котенка, разница есть существенная, но не во всем, на определенном этапе включается потребность в той или иной подпитке. И если она не включилась или подпитки не произошло – существо получается неполноценным. Для человека все усложняется социальной адаптацией. Переменных для успешной адаптации слишком много, и с течением прогресса они меняются. Ребенок с «эмоциональными ямами» в воспитании не может спокойно преодолеть свою инаковость…

– Инаковость? Хочешь сказать, этот ребенок похож на зародыша с зеркальным удвоением конечностей или вовсе без них? Этакий социальный урод или изгой?

– Нет, не так. Мне просто интересно плетение индивидуальности, плетение…

– Боишься, что такие, как я, создадут уродливые плетения, что испортят общую картину?

Ми-и-ё-ё поднялась с травы и протянула мне руку. Черные волосы чуть растрепались – челка сбилась на бок, а несколько прядей торчали из пучка. В груди екнуло – так, окруженная дружелюбным облачком хаоса, она больше напоминала Риту. Я опустил глаза, посмотрев на бледную худую руку существа. Отторжение вернулось. Внутри поселилась смутная тревога: словно эта рука может пройти сквозь кожу и разорвать плоть, выдрав остатки человеческого.

– Прогуляемся? Расскажешь о тех людях, что заставили тебя так думать. Думать, что ты уродливая петелька на полотне.

Ми-и-ё-ё будто не замечала мое замешательство – не убирала руки. Так и застыла с протянутой рукой, как статуя. Рита давно бы картинно закатила глаза и подпрыгнула на месте с нетерпения. Ее плечики бы трогательно дернулись.

Я протянул существу руку. По телу прошел озноб. Конечно, сей факт не ускользнул от Ми-и-ё-ё. Я поднялся с земли и сложил руки на груди, с опаской глядя на Ми-и-ё-ё.

– Какой ты видишь меня?

– Мертвой.

– Думаешь, случайно?

– Ты экспертная система или психолог?

– Вопрос на вопрос, – Ми-и-ё-ё нахмурилась. – надеюсь, ты видишь, что я нахмурилась? Задействовала свою depressor anguli oris.

– Можно уточнить? Когда ты изучала человеческие эмоции, ты копалась в мозгах биологов, анатомов? Патологоанатомов?

Ми-и-ё-ё чуть приподняла один уголок губы. Одарила улыбкой.

– Толкаешь разговор на другие рельсы.

– Ты хотела сказать «переводишь тему»?

– Извини, в синхронизации человеческого восприятия с базой конструктов сгустка есть свои загвоздки. Ведь я начала вчувствоваться и улавливать людские состояния, будучи сгустком. Тогда же уловила основные алгоритмы усвоения языка. И все же… я хочу знать, какой ты меня видишь. Это поможет выбрать первого человека, о котором ты расскажешь.

– Если ты о Рите…

– Да, о ней. Мы немного похожи, правда?

– Ни капли.

Слишком просто самопровозглашенный демиург поднимал болезненные темы. Была в этом какая-то противная мне механистичность: словно добраться до мыслей, до всей человеческой сути можно раскроив голову и полюбовавшись на уродливые переплетения сосудов и нервов. Щупальца прозорливости сгустка орудовали у меня в душе, вызывая тошноту и желание ускользнуть из поля зрения Ми-и-ё-ё.

В молчании Ми-и-ё-ё не было ничего неловко-сбивчивого, вряд ли в нем зрело осознание вины за неуместную беседу. Существо словно находилось в режиме гибернации. Глаза Ми-и-ё-ё были пустыми и мутными, навевающими мысли о безразличии, онемении и смерти. Было похоже, что она налаживает связь со струнами, чтобы сильнее в меня вгрызться.

И тут я не выдержал: внутри как будто натянули тетиву лука. Упругое движение в душе – и я бросился навстречу существу, оставаясь на месте, выбросил навстречу Ми-и-ё-ё немного жадного любопытства. Она вскинула глаза, в которых теперь что-то жило и плясало. Ярко-зеленая радужка и туманность-бабочка золотистого пигмента, словно нарисованная поверх изумрудного. Ми-и-ё-ё выглядела растерянной, как будто разряд недоумения мог встряхнуть и перемешать конструкты. Когда я привыкну к этим перевоплощениям?

Когда пойму, где мое воображение, а где фокусы существа?

– Я еще не готов.

В глазах Ми-и-ё-ё блеснуло… торжество?

***

«Мыслю – следовательно существую», – вот же сомнительный вывод. По крайней мере, если пытаться сделать его здесь. Лежа в кровати, я пытался представить, где я, а где это место. Где я, а где навязанные конструкты Ми-и-ё-ё. Может быть, я уже мертв, и только часть сознания, застрявшая в паутине вечности, проигрывает этот бессмысленный фильм?

Здесь отпала необходимость раздеваться, лезть под одеяло, стирать одежду, чистить зубы. Я был сытым, чистым и на удивление пустым.

Смогу ли я растормошить… хоть что-то?

Я закрыл глаза и стал вспоминать моменты нашей последней с Ритой близости.

Несколько мгновений тело холодил ласковый шелк ее ночнушки. Я лежал на кровати и читал, а Рита прижалась ко мне щекой и щелкнула по носу, спугнув серьезность. Я посмотрел на нее.

Сейчас, когда жена смыла макияж, легко проступают веснушки. Без штукатурки с подводкой она кажется более хрупкой и нежной. Я целую Риту и жадно сжимаю руку на талии под струящимся шелком. Она что-то шепчет и задевает ногой книжку. Та летит на пол. Я встаю с кровати, поднимаю книжку, кладу ее на туалетный столик, а Рита за это время успевает залезть под одеяло. Оказавшись там же, я прижимаю жену к себе. И тут… прохлада шелка смешивается с прохладой тела. Охватывает гулкое ощущение – Рита хрустнула в моих руках, переломилась, как сухой багет. Мне хочется отстраниться, но страх скручивает по рукам и ногам. Голова Риты безвольно опускается мне на грудь, и легко в нее толкается. Хочется оставить Риту, откинуть одеяло… Холодное, надтреснутое, мертвое… Навязчивая идея.