Леонид Пузин - Приговорённые к совершенству [СИ]

— Ещё на два шага. Так. Хорошо. Ладно — опусти руки. Кто такая?

— Света. Здесь рядом женщина. Случайно наткнулась. Лежит у дороги. Думала — мёртвая. Нет — живая. В сознании, а молчит. Не пьяная. И не обкуренная. Тормошу, спрашиваю, как зовут — молчит. Думаю, что делать, а тут вы едете. Вот я и тормознула.

— Смелая. А ночью-то — как в степи… ладно, потом! Полезай в кабину. Адамыч, посторожи.

Усадив незваную гостью в «Уазик», Сергей достал бинокль ночного видения и осмотрелся: верно, впереди, метрах где-нибудь в тридцати — и в пяти в сторону от дороги — светилась распростёртая на земле фигурка. Больше, а Сергей внимательно оглядел всё вокруг, ничего подозрительного: нагретая за день солнцем, мерцала степь — с более яркими проплешинами голой земли. И всё: насколько можно было верить опыту и биноклю — никаких засад.

При свете тоненького луча потайного фонарика убедившись, что видимых повреждений нет, Сергей бережно взял на руки безвольное — лёгкое не по росту — тело. В «Уазике», велев Свете перебраться назад, он собрался произвести более тщательный осмотр, но Иван Адамович остановил:

— «Замороженная» — надо к Батьке.

— Кто? Кто?

— «Замороженная», говорю. Вон Света, наверно, знает.

— Не-е, дяденька…

…майор перебил: — Не дяденька, а Иван Адамович. Ишь, пигалица, всё у неё «мальчики» да «дяденьки»!

— Ой, простите, Иван Адамович! Но я же, правда, не знала, как вас зовут.

— Не знала — спросила бы. А то сразу — «дяденька». «Племянница», — добродушно проворчал майор. И, чуть помедлив: — Так, что, Света, значит, и ты не знаешь?

— Не знаю, Иван Адамович. Я же в степи только на лето. Брату с бахчёй помочь. И с помидорами. А так-то — я с Дона. Из Усть-Донецка. Учительница… А вовсе не пигалица, — кокетливо, с наигранной обидой в голосе, Света «куснула» майора.

— Иван Адамович, — в Светином присутствии Сергей решил перейти на более официальное обращение, — если ты знаешь, скажи: «замороженная» эта… может ей дать чего?.. есть у меня бутылка хорошего раздорского «Рислинга»… правда, тёплое…

— Нет, Сергей, — майор на мгновенье запнулся и, желая зубастой девчонке преподать урок «хорошего тона», добавил: — Геннадьевич. Ничего ей сейчас не надо. Она сейчас даже воду не сможет. Вот отойдёт… они, «замороженные», обыкновенно в себя приходят дня через два.

— А везти её как? У меня там, сзади, бочка с бензином, канистры, ящики: всё забито — положить негде.

— А мы её, Сергей Геннадьевич, посадим промеж собой — я придержу, не далеко уже, километров двадцать.

— Ладно, поехали. Тебе, Света, не по дороге? — подкинем. А вообще — спасибо. Не побоялась, не бросила человека. По нынешним временам — редкость.

— Мне километра два. А там — тропка. Я сойду.

— Никуда ты, Светочка, — можно, я тебя Светочкой? — не сойдёшь.

— Можно, Иван Адамович, — без нужды обратившись к майору по имени-отчеству, снова легонько «куснула» Света, — почему это, не сойду? Вы меня — что? Похищаете? Или — как это у «степняков» — умыкаете?

— Девчонка! Я дело говорю, а она ехидничает! Сергей, — официальности майору хватило не надолго, — нельзя нам её ночью одну оставлять в степи.

— Почему, нельзя? Я же шла…

— Шла, шла! Сама по себе! Беспечная, легкомысленная девчонка! Шляется по ночам! И хоть при Иннокентии-то Глебовиче и поспокойней стало — а всё одно могут обидеть. А на отморозков, не дай Бог, нарвёшься — если не замучат, не убьют, то продадут-то уж обязательно! К брату, видите ли, приехала! Мама-то с папой далеко — и пользуется! Драть тебя некому!

Сергея забавляла уютная, «домашняя» рассерженность добродушного майора, и он решил подыграть ему:

— А что, Света, Иван Адамович — человек серьёзный, двух дочек вырастил, вот возьмёт сейчас ремешок и тебя по-отечески… так сказать, «повоспитывает»!

Весёлая, озорная Света с ходу включилась в игру и заканючила жалобным голоском:

— Ой, Иван Адамович, простите, пожалуйста-а. Больше не бу-у-ду. Я хоро-ошая. Я просто у подруги засиделась. Не заметила, как стемнело. Честное слово, больше не буду!

Майор, почувствовав всю комичность своего стариковского гнева, тихонечко рассмеялся: — Эх, молодёжь, молодёжь… всё бы вам вышучивать да поддразнивать! А между прочим, Светочка, ночью в степи действительно опасно. Сама понимаешь: конопля, мак… не говоря уже о двуногой нечисти…

— Ну мак-то, Иван Адамович, ваш Батька держит во как! Патрули — сотки одной сам по себе не вырастишь! А конопля… она же не только в Степи — её и у нас на Дону выращивают. Правда, Сергей Геннадьевич?

— Ладно, Света, не надо «Геннадьевича», зови меня просто Сергеем. Выращивают. Приспособились казачкИ. Москва — придираясь в сущности, ведь конопля не мак, и Запад из-за неё на Москву не давит — нашему Плешакову всю уже плешь проела: как, дескать, хочешь, Андрей Матвеевич, а так нельзя.

— А он им? — заинтересованно спросила Света.

— А он им, Светочка, много чего. И всё больше не для твоих ушей. И вообще, сорока, не отвлекай: мне и рулить, и «замороженную» поддерживать. Давай вон — с Иваном Адамовичем.

— То «пигалица», то «сорока» — шовинисты прямо какие-то! — Непередаваемым оттенком голоса Света дала понять сидящим впереди мужчинам, что сейчас она «надула губки». — Умыкнули, запихали куда-то на жёсткий ящик, да ещё и обзываются!

Эта, блестяще сымпровизированная Светой, интермедия на всегда актуальную тему «восстания порабощённой женщины» будто вернула всех в бестолковые, крикливые годы конца второго, начала третьего тысячелетий. В годы, когда — среди прочего — экзотический цветок воинствующего феминизма отчаянно пытался прижиться на скудной российской почве.

На минуту, наверное, в кабине воцарилось молчание — почти неслышно работал мощный, хорошо отрегулированный мотор, поскрипывал на колдобинах старенький с брезентовым верхом кузов. На Сергея справа, несмотря на удерживающую руку Ивана Адамовича, неловко наваливалось живое, тёплое, но сверхъестественно — не по живому! — безучастное тело подобранной ими женщины. В Светином присутствии расспрашивать майора о Батьке — чувствовал он — не стоит, вознамерился было спросить о «замороженной», но Света опередила: за минуту, видимо, примирившись с мыслью, что путешествие в обществе двух обаятельных «шовинистов» — не худший для неё вариант.

— Иван Адамович, я же в шутку. Вы ведь не обиделись, правда? Это, помните, до войны ещё? По телевизору, с прикольной такой ведущей? «На алтаре Астарты» — передача такая, по средам шла? А я тогда была молодая, глупая — вот и привязалось. До сих пор ещё иногда срывается. А вы с Сергеем хорошие — вовсе не шовинисты. Не обижайтесь, ладно?

— Ладно, Светочка, ладно. Я и не обижался. Молодая была… А сейчас-то?.. Рассказала бы лучше, зачем всё-таки, рискуя попасть в рабство, шастаешь по ночам?