Эмили Сувада - Этот разрушительный элемент [litres]

– Черт побери, – откидывая голову назад, бормочет Анна. – Это будет больно.

Глаза Леобена расширяются, а Зиана в шоке смотрит вслед Анне, которая взбегает по последнему пролету лестницы. Солдаты тут же ощетиниваются оружием. Но ей не удастся убить их всех и не поймать пулю.

Но Анне они не страшны. Она выживет практически после любого ранения. Умрет, но затем воскреснет вновь. Так что у солдат нет единого шанса устоять против того, кто способен принять даже сотню пуль, лишь бы убить их.

И мы бы все были способны на подобное, если бы я не удалила «Панацею».

Анна преодолевает последние ступени, и я невольно сжимаюсь, ожидая, когда воздух пронзит множество выстрелов. Но ничего не происходит. Анна резко останавливается. Я решаюсь выглянуть из-за угла и вижу, как солдаты, опустив винтовки, отступают к стене. Дверь лаборатории распахивается, и в коридоре появляется женщина, которая негромко отдает какой-то приказ. Это Агнес.

– Солдаты не будут стрелять, Цзюнь Бэй, – кричит она. – Мы с Катариной пришли к соглашению, и я пообещала, что не стану пытаться завладеть «Панацеей». Можешь показаться… тебе ничего не угрожает. Мы с Лакланом объединим силы и поможем вам закончить вакцину, чтобы завершить ее.

Сдвинув брови, я смотрю на Леобена, пока снаружи не стихают выстрелы, а затем преодолеваю несколько ступеней. Агнес шагает к нам по коридору. Следом за ней, не сводя с нас глаз, идут солдаты. На ее лице отражается опустошенность и обреченность, но нет и единого намека на то, что это ловушка. Она выглядит как женщина, идущая на собственную казнь.

Мне не хочется верить ей, но она права – если они с Лакланом помогут нам, то работа над вакциной пройдет быстрее. Кажется, у меня осталось не так много сил, чтобы сделать это самостоятельно, хоть это и означает, что мне придется довериться тому, кто еще несколько часов назад заразил меня гидрой.

Но если у кого и был шанс переубедить Агнес, то только у Катарины. Не знаю, что она такого сказала, но, видимо, ей удалось переманить Агнес на нашу сторону.

Я вытягиваю руку и опускаю дуло винтовки Коула к полу.

– Мы тоже не станем стрелять, – говорю я. – У нас нет времени сражаться.

– Что? – восклицает Анна. – Ты ей веришь?

– Да.

Агнес встречается со мной взглядом, и я вижу в ее глазах ту же непреклонность, что и в момент, когда она оставила меня наедине со «Скорпионом». Вижу полчище одичалых голубей, взрывающихся в небе над Энтропией, и камеру пыток, которую создали по ее приказу в этой лаборатории. Она монстр. Мои руки сжимаются в кулаки от осознания, сколько боли она причинила людям. И больше всего мне хочется пересечь коридор и вонзить ей в шею нож. Хочется заставить ее страдать за все, что она сотворила. За все горести, что она причинила.

Но у нас с ней столько общего. Мы обе причиняли боль и предавали людей, пытаясь подарить человечеству новый, лучший и безопасный мир. Начав работать над «Панацеей», я отвернулась от всех, кто доверял мне. Мы с Лакланом оправдывали свои поступки тем, что совершали их, чтобы обрести светлое будущее. И этим же руководствовалась Агнес.

Но теперь я вижу, что ошибалась. И что-то подсказывает мне, что Агнес тоже осознала это.

– Она же не думает, что мы дадим ей выпустить вакцину? – спрашивает Анна. – Я не собираюсь делать из нее героя.

– Нет, я не стану этого делать, – говорит Агнес. – Этим займутся Дакс и Новак.

Глаза Руза сужаются.

– И даже не станешь претендовать на лавры создателя?

Агнес качает головой:

– Мы с Катариной решили, что так будет лучше. Сейчас необходимо объединить людей. И только Дакс с Новак смогут достучаться до генхакеров и мирных жителей бункеров. Так что вакцину должны представить они. И у нее будет открытый код. Больше никаких игр и лжи. Только так мы сможем остановить войну.

Руз пристально смотрит на меня:

– Ты откажешься от «Панацеи»? Но она же работала. Я видел, как ты вылечила одичалых.

– Оставлять ее слишком опасно, – объясняю я. – «Панацея» – страшное оружие. Просто я не понимала этого раньше. Я уже удалила код и должна была сделать это еще несколько недель назад. Мне следовало направить все свои силы на восстановление этого мира, а не пытаться создать новый.

– А что насчет нее? – спрашивает Анна, кивая в сторону Агнес. – Что будет с тобой после того, как мы закончим?

– Я добилась своего, – отвечает она. – «Картакс» уничтожен, и мы создадим вакцину. Но потребуется еще остановить войну, пока из-за нее не пострадали множество людей. И самый простой способ сделать это – рассказать людям правду о том, что я натворила. Моей целью всегда было сделать жизнь людей лучше. И сейчас это лучший вариант. Так что не стоит задерживаться здесь, у нас мало времени.

Она поворачивается и возвращается в лабораторию, а солдаты следуют за ней по пятам.

– Все так запуталось, – глядя ей вслед, говорит Леобен.

Он берет меня за руку и помогает преодолеть последние ступени, а затем и коридор.

– Да, ты прав, – бормочу я. – Но это единственный разумный выход.

Коул распахивает передо мной дверь в лабораторию. Но стоит мне переступить порог, как у меня перехватывает дыхание. В углу комнаты стоит Кэт. Она кашляет, прикрывая рот и посеревшее лицо ладонями. Даже ее трехмерная проекция мерцает. Похоже, инфекция, съедающая меня изнутри, причиняет ей не меньше боли, чем мне.

Лаклан, стоя посреди комнаты, втыкает кабель в руку безвольного клона Катарины. Он поднимает голову, и его серые глаза смягчаются, как только наши взгляды встречаются.

– Ты доверилась нам, – выдыхает он. – Входи, дорогая.

Пошатываясь, я прохожу в лабораторию и хватаюсь за край металлического стола, чтобы не свалиться на пол. Генкит у стены повернут, а из его бока тянутся шесть кабелей. Катарина сказала, что Лаклану необходимы все пятеро детей проекта «Заратустра», чтобы исправить вакцину и отделить ее от «Панацеи». Именно это предстоит сделать ему с Агнес, прежде чем отправить код мне. Я же соединю его с геномом Катарины, чтобы он не использовал носители, созданные из клеток гидры. А значит, мне предстоит одновременно работать и с ДНК Кэт, и с вакциной, чтобы удостовериться, что слияние происходит без проблем и не возникнет никаких ошибок.

Но единственный способ сделать это – разделить разум. Вот только имплант уже работает на износ. И я не уверена, что справлюсь с дроблением. Что я вообще смогу разделить разум в таком ослабленном вирусом состоянии. Мне уже кажется, будто мой мозг набит ватными шариками, а если лихорадка усилится, я вообще не смогу мыслить разумно.

Схватив один из кабелей, я вставляю его в манжету и падаю в кресло. Интерфейс генкита тут же вспыхивает перед глазами, но строчки расплываются перед глазами из-за лихорадки.