Эмили Сувада - Этот разрушительный элемент [litres]

Но в том-то и проблема. Я не умею сдаваться. Я несколько лет прожила на поверхности, изо всех сил стараясь остаться в живых. Я пережила вспышку гидры, насилие, все ужасные события последних нескольких месяцев и все, что мне довелось узнать. Всю мою короткую жизнь мне постоянно что-то угрожало, но я всегда находила силы и возможность продолжать дышать и сражаться.

И все, что я умею – это выживать.

Я стискиваю руки в кулаки. Может, нужно просто закрыть глаза и расслабиться. Это будет нелегко, учитывая пульсацию в голове, но я постараюсь.

За окном сверкает молния, а воздух сотрясает раскат грома. Птицы летают под облаками и планируют между деревьями. Дверь в лабораторию распахивается, и в нее вваливаются тощие, неопрятные и босые дети. Которые тут же устремляются ко мне.

– Кэтти! – бросаясь на меня, кричит Зиана.

Я ударяюсь спиной об стену, когда она падает на меня, и голову вновь простреливает боль. Другие дети присоединяются к ней, и маленькие тела придавливают меня к полу, а маленькие ручки обхватывают все, до чего могут дотянуться. Но у меня от этого перед глазами вспыхивают серебристые пятна.

– Полегче, ребята, – прошу я.

– Прости, – втискивая голову мне под мышку, отвечает Леобен. – Мы испугались.

Лаборатория сотрясается, а от потолка прямо над стеклянной стеной отваливается кусок бетона. Дети с визгом пытаются притиснуться еще ближе ко мне.

– Мне тоже страшно, – говорю я.

Цзюнь Бэй, прижавшись ко мне, смотрит сквозь окно.

– Все будет в порядке.

Я перевожу на нее взгляд.

– Откуда ты знаешь?

Она еще крепче обхватывает меня руками.

– Потому что мы вместе.

Еще один раскат грома сотрясает комнату, а над головой начинают моргать лампы. Я закрываю глаза и, прислонившись спиной к стене, прижимаю детей покрепче. Возможно, в другой жизни в этой лаборатории родилась бы еще одна девочка. И я бы стала одной из этих детей – росла бы в этих комнатах, спала бы в общей спальне и страдала от кошмарных экспериментов Лаклана. Но я бы любила этих детей. И у меня была бы семья.

Хотя я не права. Эти пятеро сорванцов уже моя семья. И прямо сейчас я жива. А их будущее в моих руках. Но не тех, что сейчас находятся со мной в этой комнате, а настоящих Цзюнь Бэй, Коула, Леобена, Анны и Зианы, которые сейчас пытаются подарить миру единственный шанс на будущее. И я могу помочь им в этом. Могу дать им это будущее и возможность покончить с чумой раз и навсегда. У меня хватит сил, чтобы сделать это.

Пришло время попрощаться с этим миром.

Я закрываю глаза и сосредотачиваюсь. Давление детских тел на кожу становится едва различимым. Но это не моя кожа и не мое тело. Все это нереально. Я не девушка, съежившаяся на полу полуразрушенной комнаты, а вспышка нейронов. Огонь, горящий внутри тела, которое даже не принадлежит мне. И единственное, что не дает ему потухнуть – инстинкт выживания. Вот только на нас влияют не только инстинкты. Мы меняемся в зависимости от наших намерений и поступков. И быть живым не означает иметь тело, это вообще никак не связано с анатомией. Именно принятые тобой решения показывают то, кто ты есть на самом деле.

Я все еще чувствую, как прижимаюсь спиной к стене, но продолжаю сражаться за людей, которые мне дороги, за то, что считаю правильным. Я была сломлена. И заблудилась, но смогла отыскать дорогу назад к той девушке, которой была раньше. Девушке, у которой не было ничего, кроме разума, и которая считала, что этого достаточно.

Я откидываю голову назад и, судорожно втянув воздух, перестаю сопротивляться и пытаться обрести контроль. На стене, разделяющей нас с Цзюнь Бэй, появляются новые трещины, но впервые за все время я не пытаюсь ее укрепить. Барьер между нашими разумами и сознаниями истончается, а затем медленно исчезает. Мир застывает, а через мгновение на меня словно цунами обрушивается мощный и бескрайний океан разума Цзюнь Бэй.

Свет в лаборатории гаснет, и меня окутывает тьма. Сознание Цзюнь Бэй затягивает меня в разрушительный водоворот. И внезапно я чувствую ее саму – ее сосредоточенность, ее боль, как ее разум работает над кодом, который ей так хочется закончить. Чувствую кабель, подключенный к ее руке и как отчаянно она давит на спайку, чтобы добиться дробления. Чувствую связь с остальными через генкит, и как ее код сплетается в танце с вакциной. Цзюнь Бэй ослабла от лихорадки, но теперь, когда стена, разделяющая наши разумы, пала, она ощущает прилив сил.

Это я отдала ей свою часть мозга, позволила одержать верх. И как только это происходит, ей наконец поддается дробление.

Безумные и удивительные строки кода сплетаются в единый алгоритм. И чувствовать вот так мощь ее разума так же удивительно, как смотреть на солнце. Она великолепна. Я отдаюсь воле волн логики и силы, проходящих сквозь нее, и Цзюнь Бэй наконец удается придать коду окончательную форму.

Перед глазами сияет алгоритм вакцины, а от облегчения, испытываемого Цзюнь Бэй, перехватывает дыхание. У нее получилось. Дробление больше не нужно, и два мира медленно сливаются в один. Я ощущаю ее восторг, чувствую, насколько легче ей становится дышать и как успокаивается океан ее разума.

– Катарина! – ее крик пронзает темноту лаборатории.

Голос доносится издалека. Я пытаюсь встать или хотя бы выпрямиться, но мышцы невероятно слабые, а перед глазами вспыхивают то белые, то темные пятна. И все, что я чувствую – это тоненькие холодные пальцы, которые обхватывают мои кости и дарят оцепенение и спокойствие.

– Кэт! Держись! Вернись ко мне!

Я пытаюсь ответить ей, позвать ее, но у меня ничего не получается. Океан ее разума слишком велик и уже поглотил меня. И в нем нет ни единой соломинки, за которую можно было бы ухватиться. Нет ни единой связи с телом, которым я когда-то завладела. Я всего лишь вспышка нейронов, которая медленно дрейфует в ее нервной системе.

– Лаклан! – кричит Цзюнь Бэй. – Сделай же что-нибудь! Ты должен спасти ее!

Ее голос наполнен отчаянием. Я знаю, она сопротивляется, сражается за меня. Чувствую, как кто-то удерживает ее. Слышу, как она выкрикивает мое имя. Но имплант наконец ломается. Я крепче прижимаюсь к детям, когда стены лаборатории начинают трястись, а затем обрушиваются на нас.

Я больше не чувствую боли и ничего не слышу. Потому что самой меня больше нет.

В начале трансляции звучит громкий гимн «Картакса». А затем появляется человек в белом халате и с таким усталым лицом, что сразу понятно – что-то не так. Рядом с ним сидит рыжеволосая женщина с татуировками на шее. За их спинами находится простой серый фон, а над головами горит единственная лампа.

– Я хочу объявить, что сегодня все бункеры «Картакса» откроются и перестанут функционировать, – сложив руки на коленях, говорит юноша. – За последние дни мир превратился в хаос, но у нас появилась надежда на лучшее будущее – объединенной команде кодировщиков «Картакса» и генхакеров, живущих на поверхности, удалось усовершенствовать вакцину от гидры. Она не только поможет уничтожить вирус, но и вылечит людей, которые стали жертвами неконтролируемого гнева.