Песах Амнуэль - Млечный Путь, 2016 № 02 (17)

— Да, мама, я знаю, иначе она бы не смогла открыть дверь, и в доме было бы очень грязно, поэтому я довольно быстро догадался, что у Консуэлы есть собственные ключи, — сказал он и душераздирающе зевнул. — Извини, у нас раннее утро, и я очень хочу спать.

— Да-да, милый, конечно, — засуетилась мать. — Мы просто голову теряем с этим проектом, иногда забываешь, как тебя зовут, не только про разницу во времени. Боюсь, нам придется задержаться на пару месяцев дольше, чем планировали. Потерпишь без нас еще немного?

— Потерплю, — бросил Ли равнодушно, больше не желая притворяться.

Ему не было до них никакого дела, а им, сколько бы они ни разыгрывали заботу, был безразличен он сам. Они жили какой-то пятнистой, насыщенной, концентрированной, как питательный бульон, жизнью, ставили на дыбы города, пили «чайный кофе», поедали деревянными палочками блюда с названиями вроде «битва дракона с тигром», дышали другим воздухом — туманом, состоящим из воды и йодистых паров моря, смотрели в другое небо, такое мокрое и низкое, что оно почти лежало на захламленном асфальте днем, такое высокое и непроглядно черное, что в нем можно было усомниться ночью. Там, где они жили, давно наступило будущее, отменившее «вчера» и почти не оглядывающееся на «сегодня», оно летело по сверхскоростному шоссе и смотрело только вперед, прямо перед собой, как коматозник в ступоре.

Ли не сомневался, что у родителей была единственная линия вероятности, безупречно простая, идеально прямая, проведенная строго из пункта А в пункт Б, и увлекательная, как ковыряние в носу.

Он повернулся на бок, изучая вмятину на соседней подушке, оставленную головой Крис, и след от ее тела на простыне. Прошло несколько дней, а он еще ни разу не перестилал постельное белье, водя пальцем по вмятинам и складочкам, обрисовывал контуры засохших пятен, зарываясь носом в ткань, чтобы почувствовать запах ее кожи. Ему хотелось, чтобы мать с ним попрощалась, и можно было бы снова задремать, вспоминая, чем они с Крис занимались на этой кровати, как катались по ней, тяжело дыша, сливаясь друг с другом…

Он натужно закашлялся, чтобы не выдать себя, и сделал успокаивающий вдох, умиротворяя заколотившееся сердце.

— Ты здоров, милый? — спросила мать встревоженно.

— Я совершенно здоров, — заверил он.

— Не простудился? У тебя ничего не болит? К врачу сходить не нужно?

— Не простудился, ничего не болит, к врачу не нужно.

— А когда ты последний раз был на осмотре?

— Не помню, мам! Зачем мне осмотр, если я в порядке?

— А как твоя голова?

— На плечах, — Ли начал закипать. — Мам, можно мне еще поспать? Скоро в школу, хорош я там буду, если не высплюсь. Простейшую теорему Ферма не смогу доказать.

— Она же не имеет доказательств, — Ли услышал, как мать щелкнула зажигалкой. — Выдумщик ты, всегда таким был.

— Она уже давно имеет доказательства, твои сведения безнадежно устарели. А я никакой не выдумщик, ма!

Он заводился все больше, хотелось заорать: «Оставьте меня, блин, в покое! Возвращайтесь на свою долбаную вечеринку и прекратите изображать из себя родителей, я все равно не поверю!»

— Раньше ты, — она замялась, и истерично залившийся саксофон приглушил ее слова, — раньше ты часто выдумывал разные вещи. И это было проблемой.

Ли рывком поднялся на постели, резко отбросив одеяло.

— Что? — прошипел он. — Что ты хочешь этим сказать?

— Ты знаешь, — скованно ответила она, глубоко затягиваясь сигаретой. — Твои детские фантазии.

Связь по мобильному телефону была неважной, воздух то потрескивал, то мелодично звенел, но сейчас Ли отчетливо услышал каждое слово. Похоже, мать ушла куда-то от сосредоточия людей: музыка и голоса стихли.

— Какие фантазии? — спросил он; этот унылый разговор приобретал новое нехорошее направление.

— Про путешествия на машине времени, инопланетян, разные миры…

— Это называется — воображение! — завопил Ли, сбрасывая личину примерного сынка, грохнувшуюся на пол и разлетевшуюся вдребезги. — Оно бывает у мыслящих людей, знаешь, у тех, у кого есть мозги! А они у меня всегда были, и получше, чем у вас с папашей.

— Ли, успокойся.

— Все дети что-то придумывают, доктора Спока, блин, почитай! — он ударил по кровати кулаком, ярость метнулась в груди, как змея. — Воспитываешь меня с другого конца земли по телефону? Любишь по Скайпу? Да пошла ты!

Она оторопела от его взрыва, но продолжила, заметно нервничая:

— Твой срыв много лет назад… Ты же знаешь, как мы переживали! А потом ты увлекся своим Доктором, да так сильно, что мы начали беспокоиться, как бы это… Что это может спровоцировать…

— Ну-ну, давай! — подзадорил он. — Скажи, что считаете меня чокнутым и жалеете, что тогда в психушку не упрятали.

— Мы не считаем тебя сумасшедшим!

— Тогда какого хрена ко мне лезете?! Что ты вообще обо мне знаешь?! Да вы с ним только по фоткам представляете, как я, блин, выгляжу!

— И это очень плохо! Но ты так нас упрашивал, чтобы мы не брали тебя с собой, так хотел остаться, что мы подумали…

— А раньше я тоже вас упрашивал? В том детстве, которое ты вспоминаешь? Разъезжали по всему свету и без меня прекрасно себя чувствовали! Архитекторы будущего, вашу мать! Да меня кто угодно воспитывал, кроме вас. А теперь я себя прекрасно и без вас чувствую, утритесь, суки!

Ли соскочил с кровати и от злости ее пнул, ушибив пятку. Ладонь так взмокла от волнения, что пальцы разжались, и трубка скользнула на пол. Он взглянул на нее с ненавистью, будто телефон был во всем виноват, и отбросил ударом в стену, надеясь разбить. Но проклятая техника оказалась крепкой, и Ли продолжал слышать доносящийся из динамика голос, понимая, что в покое его уже не оставят.

Ковыляя, чтобы не ступать на ударенную ногу, он нехотя поплелся туда, куда отлетела трубка, поднял ее и обжег ухо о надрывное завывание:

— Ли, ты слышишь меня, слышишь?!

— Заткнись ты, истеричка! — выплюнул он. — Чего еще надо?

После шороха короткой возни материнские причитания сменил отцовский голос.

О, тяжелая артиллерия, значит, плохо дело.

— Во-первых, не смей разговаривать с матерью в таком тоне, — начал отец жестко, позабыв свою прежнюю медоточивость.

Конечно, он же — мужик и должен уметь управляться со своим разбушевавшимся щенком и защищать прекрасную даму от его тявканья, браво, папочка, ты сейчас прямо почти крутой, почти Терминатор, и я почти описался от испуга, мне же всего пять лет, и ты для меня та-а-акой авторитет.

— Во-вторых, нам отлично известно, почему ты так разорался.

— И почему же я сейчас так разорался? — передразнил Ли, издеваясь.

— Так, сделай глубокий выдох, дружочек, и возьми-ка себя в руки. Тебе уже не пять лет, чтобы устраивать детские истерики. Ты не поехал с нами, предпочел остаться один, и мы пошли тебе навстречу. Хотел взрослой жизни? Изволь вести себя соответственно.