Песах Амнуэль - Млечный Путь, 2016 № 02 (17)

Они дали мне воды и приличное яблочное вино, напомнившее мне об Италии. Я угостил их сигаретами и взамен получил стакан самогона — водки, изготовленной в домашних условиях. Он согрел меня так, как ничто раньше в Украине.

После обеда мы немного посидели возле камина. Они спросили, откуда я. Жестами я изобразил бомбардировку, но их интересовал город.

— Рим! Колизей!

Они улыбались, и мы выпили еще, на ночь. Видя мою усталость, они разложили матрац возле камина и дали несколько одеял.

Обед, вино и тепло от камина быстро усыпили меня.

Утром, когда я проснулся, женщины уже суетились на кухне, мы обменялись приветствиями: я по-итальянски, они по-русски.

Затем одна из женщин вручила мне две высушенные буханки хлеба в дорогу. Встав, чтобы поблагодарить ее, я заметил печаль в ее глазах.

— Мама, почему плакал? — спросил я на ломаном русском.

Она достала из выдвижного ящика несколько фотографий, выбрала одну и показала мне.

— Вот мой сын, военный. Уже много времени у меня нет от него известий.

Я обнял и успокоил ее. Анклав, в котором я служил, скоро будет освобожден, неважно кем, и тогда кто-нибудь обязательно ей напишет.

Я стоял так в полной тишине, с этой семьей, словно сам был одним из них, словно тот солдат, который не вернулся…

После завтрака я стал собираться в дорогу. Я поблагодарил их всех за оказанное мне гостеприимство. Открыв дверь, я оказался в замешательстве: Леший и Кикимора устроили настоящий снежный буран. Я сделал шаг на улицу, порыв ветра с грохотом захлопнул дверь. Что-то удерживало меня, не отпускало.

— Подожди.

Девушка со светло-голубыми глазами и черной, как смоль, челкой, виднеющейся из-под платка, взяла меня за руку. Старики жестами приглашали меня остаться еще. Я расчувствовался от благодарности, позабыв об угрозе плена.

Я вернулся в дом. Девушку до этого я не видел. Я заметил ее живот: она была на сносях. Накануне вечером ей подали обед в постель. Солдат, который не вернулся, был не только сыном хозяйки, но и мужем девушки.

А когда она улыбнулась, я позабыл о возвращении в Италию…

Маленькие круглые лица детей, доброта этих крепко сбитых женщин, всех этих людей, занятых домашним хозяйством, столь далеких от моей реальности, позволили мне почувствовать себя дома, не в холостяцкой студии на via Trionfale, а в доме, наполненном семейной жизнью. Внезапно кровавые картины войны, все эти ужасы, были смятены: трупы, наскоро сбрасываемые в общие могилы, бесконечные вереницы людей, ставших беженцами в нескольких километрах от своих домов, оказавшихся на спорных территориях. Меня уже не трогало, если где и остались разбросанные кучки наемников.

Все войны были их войнами, ни одна война больше не была нашей.

«Чтобы так жить… с такой бережностью», — думал я.

Я подошел к окну и раздвинул занавески. Пелена снегопада не позволяла рассмотреть, что творится снаружи. Только рюкзак — выключенный и оставленный на улице — напоминал мне, кто я есть на самом деле.

Когда буран немного утих, я втащил рюкзак внутрь. Отключение системы навигации уже не казалось достаточным. Возвращение могло стать короче, чем мне казалось раньше. Впервые за много дней будущее не рисовалось туманным: оно было сытным, сладким, с привкусом сметаны.

Две женщины мыли огурцы в кухонной раковине.

— Сто делайет, мама?

— Огурцы.

Мы говорили на разных языках, но ели ту же еду.

Я взял рюкзак и швырнул в камин. Он хорошо горел и еще долго согревал нас.

Перевод с английского: Андрей Танасейчук

Я практиковал в Калькутте, когда меня пригласили провести довольно сложную хирургическую операцию одной из жен великого раджи, и я отправился в глубь страны в его резиденцию. Раджа мне понравился: он был человеком образованным, обладал великолепными манерами. Но, как я обнаружил позднее, присущи ему были и другие черты, в частности, совершенно восточная жестокость. Впрочем, это не мешало самодержавному властителю оставаться сибаритом и гостеприимным хозяином. Операция прошла успешно, он ко мне благоволил, а потому предложил погостить во дворце — сколько заблагорассудится. Я с благодарностью принял это предложение.

Среди его слуг один человек привлек мое особое внимание. Звали его Неранайя. Судя по всему, в его жилах текла малайская кровь. От индусов он отличался не только внешне — чертами лица и цветом кожи, — но и темпераментом, поскольку был очень активным, деятельным и в то же время человеком нервным и чувствительным. Кроме этого, выделяла его глубокая любовь к хозяину и преданность ему. Но буйный нрав сослужил ему недобрую службу — он совершил ужасное преступление: в пылу ссоры убил ножом одного из слуг раджи. В наказание, как того требовал обычай, раджа приказал отрубить преступнику правую руку — ту, которой было совершено преступление. Приказ немедленно выполнили. Но весьма неумело. Палач, не мудрствуя лукаво, взял топор да отхватил несчастному конечность. Проведенная таким образом экзекуция, разумеется, могла стоить бедолаге жизни, потому мне пришлось вмешаться и провести надлежащую операцию по ампутации. Правда, в результате от руки мало что осталось.

После произошедшего человек этот совершенно переменился: былая любовь и преданность радже сменились лютой к нему ненавистью. Свое чувство он не скрывал и не раз угрожал господину, но тот не обращал внимания. И вот однажды в приступе бешенства слуга напал на властителя с ножом, но, по счастью, не сумел исполнить задуманное, а был схвачен охраной. Однако казнить его не стали. Раджа, как и в прошлый раз, приговорил виновного к отсечению руки. На этот раз левой. Что и было проделано, точно так же, как прежде с правой рукой.

На первый взгляд, случившееся сломило дух Неранайи. Во всяком случае, бунтовать он перестал. Став безруким, он жил милостью тех, кто за ним ухаживал, вид его вызывал жалость. Лечить его было моим долгом, и я исполнял его, но двигало мной не только это, но и интерес к необычному порождению природы. Беспомощность не смирила в человеке жгучее чувство мести, но заставило перемениться: порывистость и буйность уступили вкрадчивости и плавности, говорливость сменило молчание. Он стал другим, но только внешне — для того, думаю, чтобы усыпить бдительность тех, кто за ним наблюдает. И раджи, разумеется.

Оправившись от раны, Неранайя всю свою волю направил на то, чтобы не просто приспособиться к новому состоянию, но развить то, что у него осталось, — ноги, ступни, пальцы ног, развить гибкость. И за недолгое время добился поразительных результатов — научился проделывать удивительные вещи. Таким образом, он не только восстановил то, что утратил, но и существенно обновил свой потенциал механизма мести.