Джеймс Ганн - Бессмертные [сборник litres]

Есть один отличный афоризм из почти забытой экономической теории: «От каждого по способностям, каждому по потребностям». Он не сработал в пользу почти забытых экономистов, потому что теория оказалась не экономической. Теория оказалась психологической, а методов определения способностей и потребностей человека они не знали.

Это случилось еще до Киндера. Теперь психология стала наукой, и наше общество хорошо функционировало. У каждого имелась работа, соответствующая его талантам и психологическим потребностям, и каждый был счастлив, потому что его потребности удовлетворялись.

Детей воспитывали по науке, а когда они вырастали, к ним относились как к человеческим существам, обладающим определенными неотчуждаемыми правами. Выстроенному таким образом обществу ничего не оставалось, как быть счастливым.

Сотню лет мир стоял на ровном киле. Не двигался, потому что уже прибыл к месту назначения. Больше ему никуда не хотелось, да и не требовалось. Все были в достаточной мере счастливы; при этом бурных восторгов никто не испытывал.

Восторг – опасное чувство. Как статистик, я знал, что все на свете уравновешивается. За бурный восторг придется платить несчастьем. Это крайности, которые раскачивают лодку и угрожают психическому здоровью общества.

Поэтому я работал с теми вещами, которые любил – с Компьютером, цифрами, графиками, – в достаточно счастливом мире, безоблачном и приватном.

Неделю назад все изменилось. Мир остался приватным, но поблек.

Потому что я был тем, кто я есть. Я это заметил. Потому что я был тем, кто я есть, знал, что это значит, и молчал.

А теперь, поскольку я тот, кто я есть, мне надо с этим что-то делать.

Дом мой – обычный дуплекс. Через общий подъезд я вошел в свое жилище и сел за письменный стол. Довольно долго подождав, чтобы жена заметила мой приход – на случай, если она развлекается с любовником, – я нажал кнопку: нужно выговориться.

Обычно если мужчине хочется выговориться, последним человеком, кого он для этого выберет, будет жена.

Через мгновение экран загорелся. На нем возникло встревоженное лицо моей второй половины. В другое время я озаботился бы тем, не я ли причина ее беспокойства. Наида была хорошей женой, подходила мне в интеллектуальном и эмоциональном плане и казалась мне красивой.

– Норм! – воскликнула она. – Что случилось? Ты пришел домой на двадцать пять минут раньше положенного.

– Если ты не занята, – официальным тоном изрек я, – я бы не отказался пообщаться с тобой.

– Так рано? – Она удивленно раскрыла глаза.

– Если удобно, – сухо добавил я.

– О, конечно, – торопливо откликнулась она. – Дашь мне… пять минут?

Я кивнул.

Она появилась в общей комнате всего через три минуты – в самом прозрачном своем пеньюаре, необычайно красивая и соблазнительная, однако мой мозг занимали совсем другие мысли.

– Я только что разоблачил волну преступности, – несчастным тоном произнес я.

Улыбка жены сменилась разочарованием, затем ее лицо приобрело полагающееся ему выражение мягкой заинтересованности.

– Что такое преступность? – осведомилась она.

Я подготовился к этому вопросу: успел спросить у Компьютера.

– Действие, которое угрожает разрушением структуры общества или осуждается законом.

– Как вторжение в личное пространство? – живо спросила она.

– Хуже, Наида, – тяжело вздохнул я. – Гораздо хуже.

– Что может быть хуже вторжения в личное пространство?

– Воровство, – сказал я грубым, резким голосом.

– Воровство?

– Присвоение не принадлежащей тебе вещи.

– Не понимаю, чем это хуже вторжения в ли… – простодушно начала Наида.

– Вторжение в личное пространство, – с непозволительным нетерпением перебил я, – может произойти по неосмотрительности или случайно. Воровство подразумевает умысел; оно указывает на фундаментальное нарушение моральных качеств.

Вначале это казалось пустяком. Заметить его мог только статистик; только статистик способен распознать его важность. Изо дня в день статистик работает с цифрами. В них есть ритм, который действует на его внутреннее ухо сладко, успокаивающе; диссонанс – страшная вещь.

Статистический анализ играет ключевую роль в моем мире. Разумеется, о своей работе так думает каждый, но в случае со статистическим анализом это непреложная истина. Обязанность любого общества – установить норму и корректировать замеченные отклонения от нее. В моем мире норму устанавливал статистический анализ, а корректировку отклонений осуществляли аналитики.

В прошлый понедельник я проверял ежедневную сводку Компьютера. Все шло прекрасно: 1 173 476 галл. воды очищено, 1 173 476 галл. воды израсходовано; 9328 новорожденных, 9328 умерших…

А в заключение, в самом низу листа: у младенца похищен 1 леденец, полученный им в качестве поощрения.

– Он не давал согласия? – спросила Наида.

– Как может ребенок дать согласие? Он даже разговаривать не умеет!

– Но этого в сводке не было.

– Да, не было. Данные я получил из яслей. Кормилица дала младенцу леденец за хорошее поведение и ушла, оставив его наслаждаться лакомством в одиночестве. Его сердитый крик заставил ее вернуться. Конфета пропала. Кто-то прошмыгнул мимо и выхватил ее из рук у дитя. Ребенок негодовал. Его социальное развитие получило такой регресс, на преодоление которого уйдут годы. Малыш не мог описать вора, но проявил резкую и ничем не обоснованную настороженность к ясельному аналитику. Скорее всего, злодей был мужского пола.

– Какой кошмар! – ужаснулась Наида. – Такое может произойти и с нашими детьми.

Я сурово нахмурил брови.

– Не с нашими, Наида! С общественными. У нас нет никаких прав на эмоциональные притязания, а значит, мы даже не имеем права знать, кто из них наш, а кто нет. Все дети – наши. Все люди братья.

– Верно, Норм, – послушно откликнулась жена. – Норм? – вдруг без всякой связи продолжила она. – А можно нам еще одного? Ребенка, я имею в виду.

Я тяжело вздохнул: опять этот вопрос.

– Мы уже подали заявку, Наида. Что еще я могу сделать? Ну хорошо, – поспешно добавил я. – В очередной раз спрошу о квоте на нашу генетическую группу.

– Норм, – отстраненно произнесла Наида, – наверное, я подам заявление на работу в яслях.

Я снова вздохнул и ответил:

– Да, дорогая.

Каждый месяц она писала такое заявление, и каждый раз ей отказывали. Ее психологический профиль не подходил для яслей. Она душила младенцев сильной, безраздельной материнской любовью, тем самым развивая в них различного рода пристрастия и комплексы. Аналитики скорее подпустили бы к детям египетскую кобру.

– Отнять леденец у ребенка! – воскликнула она, легко возвращаясь к прежней теме. – Отвратительно! Но разве это настолько серьезно?