Геннадий Дмитриев - Настоящая работа смелых мужчин

— И чем же я Вам должен помочь?

— Но Вы же были командиром Ил-76-го!

— Вот именно, был. Я уже год не летал после катастрофы. Я не могу сесть за штурвал. Ввод летчика в строй после большого перерыва, особенно связанного с летным происшествием, — длительный и не простой процесс. Нужна серьезная подготовка. Это Вам не автомобиль — сел и поехал. Что у Вас нет другого экипажа?

— Ни другого экипажа, ни другого командира у нас нет.

— И самолет у Вас единственный в ВВС? Вызовите самолет с другого аэродрома!

— На это уйдет масса времени, а счет идет на часы, даже на минуты. Чем позже мы туда прилетим, тем меньше шансов спасти тех, кто еще остался в живых.

— А как Вы расцениваете шансы угробить тех, кто должен лететь на помощь пострадавшим?

— Но Вы же опытный летчик, что Вы такое говорите!

— Потому и говорю, что опытный летчик. Я был летчиком, понимаете, был! Летчик должен летать, а я уже год сижу на земле! Я не могу лететь прямо сейчас, без подготовки. Вы же авиатор, должны понимать, что пилот без постоянной практики теряет свою квалификацию.

— У нас многие пилоты не имеют той летной практики, которая необходима. С тех пор как Вы последний раз сидели за штурвалом, многое изменилось. Самолеты стоят на земле. Нет горючего. Каждый вылет, это событие. Летные училища выпускают офицеров, пилотами их назвать нельзя, они не имеют ни единого часа налета! Мы с таким трудом собрали этот экипаж, нашли единственный самолет с ресурсом, и на тебе! Командир едет на аэродром, спешит, его заносит на скользком повороте, машина переворачивается, и он с сотрясением мозга оказывается в госпитале.

— Но ведь то, что Вы предлагаете — это бред! Вы не могли придумать ничего лучшего, как взять бывшего летчика из сумасшедшего дома и посадить за штурвал самолета! Ну ладно, я живу в городе сумасшедших, но Вы-то живете в нормальном городе, в нормальной стране!

— Мы живем в нормальной стране? — подполковник рассмеялся. — Да вся наша страна превратилась в сплошной дурдом! Вы даже не представляете себе, что творится в государстве и в армии!

— Неужели все так плохо?

— Лучше не спрашивайте, сами увидите! А насчет Вас, так это напрасно. Во-первых, это не сумасшедший дом, а клиника психологической реабилитации. А во-вторых, мы уже справлялись о Вашем состоянии, Вы прошли полный курс, и Вас на днях должны выписать.

— А как на счет заключения медкомиссии о пригодности к летной работе? Кто меня допустит к полету без медицинских документов?

— Ну, это не более чем формальность. Это я беру на себя.

— А не слишком ли много Вы берете на себя? Лететь-то мне! Хотя бы один вывозной полет, для восстановления уверенности в себе Вы мне дадите?

— У нас нет такой возможности. Но Вы прекрасно справлялись с самыми сложными задачами на тренажере. В Вашей подготовленности я ничуть не сомневаюсь.

— Сравнили! Компьютерную программу и реальный самолет! Да, самый совершенный тренажер не дает полного реализма полета! А тут это недоразумение в виде экрана с джойстиком!

— Напрасно Вы так относитесь к возможности компьютерного моделирования. Уверяю Вас, за этим стоит большое будущее!

— Как бы там ни было, а за штурвал без подготовки я не сяду.

— Будет Вам подготовка. Предполетная.

— Смеетесь? Я говорю о другой подготовке, о вводе пилота в строй после длительного перерыва.

— Знаете, как готовили пилотов во время войны? Взлет, посадка и в бой!

— А у нас, что война?

— У нас критическая ситуация, стихийное бедствие, у нас не учебные полеты, мы летим спасать людей. Решайтесь, всю ответственность я беру на себя.

— Ответственность берет на себя тот, кто поднимает самолет в воздух, и не только за себя. После того, как он отдаст команду: «Экипаж, взлетаем!», уже никто не сможет взять на себя ответственность за то, что произойдет в воздухе по его вине!

Я понимал, что все это похоже на какой-то невероятный бред, что я не должен соглашаться ни в коем случае. Но, прикрыв глаза, я увидел кабину самолета, ощутил теплую рукоятку штурвала, услышал ровный гул моторов и голос руководителя полетов: «Взлет разрешаю!». Может быть, больше мне никогда не представится возможность взлететь. Каким бы безумием это ни казалось, я согласился.

К рассвету мы были уже на аэродроме. Светало. Низкие, тяжелые облака уходили на запад, дождь кончился, и на востоке появился краешек светлого неба. Познакомившись с экипажем, я приступил к изучению маршрута. Условия взлета были обычны. Метеоусловия тоже не обещали быть слишком сложными. А вот аэродром посадки. Слишком уж он напоминал мне тот, с которого я в последний раз поднимал самолет. Он был также расположен в горах, вернее в долине между гор. И радионавигационные средства были расположены только со стороны долины, и горное озеро в конце полосы. Но прогноз погоды был обнадеживающий. Казалось, что на этот раз все должно быть хорошо, худшего, чем случилось, уже случиться не может.

Но при подготовке к полету выяснилось, что на два двигателя вообще отсутствует документация, а у двух других ресурс был на пределе. Позднее, уже после полета, я узнал, что эти движки были сняты с другой машины, и считались списанными и утилизированными. Ресурс планера тоже вызывал сомнение, по одним документам его, вроде бы продлевали, а по другим — нет. Было такое впечатление, что самолет собирали из запчастей перед самым полетом. Подполковник, который обещал взять всю ответственность на себя, как выяснилось, лететь с нами не собирался.

— И где же ваш самолет с ресурсом? — ехидно спросил я.

— Но другие машины еще хуже!

— Что, в военно-транспортной авиации не осталось ни одной нормальной машины?

— Все нормальные машины давно продали коммерческим структурам, все равно они на земле стоят без горючего. Что осталось, на том и летаем!

Но это было еще не все, при загрузке самолета оказалось, что кроме десантников, погрузили еще и инженерную технику, и взлетный вес на пять тонн превышал максимально допустимый. Оставалось только одно, посадить за штурвал летчика из сумасшедшего дома, так как ни один нормальный и здравомыслящий пилот лететь бы на таком самолете не стал.

Общаясь с людьми, которые жили, в отличие от обитателей нашего города, в обилии телевизионных программ, радио и газет, я узнал, как изменился мир за время моего пребывания в клинике доктора Вагнера. Большая, могучая страна, которую когда-то мы гордо называли Родиной, рассыпалась, как карточный домик. Множество независимых государств, которые образовались на просторах бывшей «великой и могучей», хотели непременно иметь свою армию, свой флот, и уж конечно, свою авиацию, но денег на все это не хватало. Город, в котором я жил спокойной и беззаботной жизнью, оказался на территории Украины. И мне было совершенно не понятно, почему на всей территории бывшего Союза Советских социалистических республик только в независимой, «самостийной» Украине, только в этом городе, нашелся единственный почти исправный самолет, способный, может быть, даже взлететь, для того чтобы спешить на помощь пострадавшим от землетрясения жителям независимой Армении. Мне, привыкшему к логике и спокойной жизни обитателей сумасшедшего дома, была совершенно не понятна логика реального мира постсоветского пространства. Все казалось мне в нем абсурдным и нелогичным.