Геннадий Дмитриев - Настоящая работа смелых мужчин

Что же это такое? Не успел я найти решение задачи, как мне предлагают на практике проверить свои расчеты? Неужели я забыл, как звучит голос ангела смерти? «Велик левый крен». Все повторяется. Аэродром, самолет, который может подвести в любой момент. Что это? Искушение? Искушение ангела смерти. Эта женщина, она снова предупреждала меня.

Послать бы все к чертовой матери и вернуться в свой город сумасшедших, который стал казаться мне раем по сравнению с тем, что творилось в нормальном мире. Но вернуться я уже не мог. Не чувство долга, не сострадание к людям, очутившимся в беде, заставляло меня лететь на перегруженной машине с моторами, которые могли отказать в любой момент. Нет, сам себе я хотел доказать, что еще на что-то годен, что я могу сделать то, чего не могут, от чего непременно отказались бы другие. Искушение оказалось слишком велико.

Двигатели взревели на взлетном режиме, заполняя пространство рыком льва, готовящегося к прыжку. Самолет разгонялся крадучись и прижимаясь к земле, как зверь, настигающий свою жертву. Скорость росла, а самолет все не отрывался от земли, он все бежал и бежал, и полоса заканчивалась. Земля никак не отпускала в небо перегруженный самолет. Я тянул штурвал на себя, но машина упрямо не хотела поднимать нос. Тормозить было уже поздно, либо мы сейчас взлетим, либо выкатимся за пределы полосы и разобьемся. Холодный пот струйками стекал по спине, руки впились в рукоятки штурвала. Мы оторвались с последней плиты и шли в нескольких метрах от земли, медленно набирая скорость. Хорошо, что впереди была только степь, гладкая, ровная степь, ни гор, ни леса. Я перевел самолет в набор высоты. Метр за метром, не спеша, отдалялись мы от земли. Наконец самолет набрал высоту и лег на курс. Полет до аэродрома посадки прошел без происшествий.

После посадки выяснилось, что мы были далеко не единственными, и даже не первыми, кто спешил на помощь пострадавшим. На стоянке уже были два российских «Ила» и один украинский «Ан».

В процессе разгрузки из разговора десантников, состоящего из смеси русских и украинских слов, мата и пожеланий кому-то, чего-то, куда-то в определенном количестве, я понял, что техника, из-за которой мы чуть не разбились на взлете, оказалась совершенно бесполезной, так как впопыхах забыли погрузить какое-то оборудование, без которого применение этой техники в горных условиях было невозможно.

После того, как тяжелая техника выползла из фюзеляжа, мы отправились на обед в столовую, где уже собрались другие экипажи. Там я встретил тех, с кем когда-то вместе служили, встречались, учились в училище и в академии. Завязался обычный для такого случая разговор. Мы вспоминали прошлое время, старых друзей, из которых не все дожили до нынешних времен, делились своими радостями и бедами. У кого-то оказалась бутылка спирта, мы выпили за встречу, помянули погибших и умерших и выпили за то, чтоб количество взлетов совпадало с количеством посадок. Мы снова были одной семьей, у нас были одинаковые проблемы, одинаковые беды, мы летали в одном небе. И нам было совершенно не важно, что у нас разные государства, разные правительства, разные президенты — мы были прежними.

— Помнишь Колю Клименко? — спросил майор, штурман российского «Ила».

— Который летал правым пилотом на Ан-26-том?

— Да, потом он переучился на Ми-8 и стал командиром эскадрильи на севере.

— Это редкость, когда летчики на вертолеты уходят.

— На «Анах» он еще бы долго в правом кресле катался, а тут уже через год стал командиром, а вскоре и эскадрилью получил, мы с ним еще майора вместе обмывали.

— Давно я уже его не видел, с тех пор как он на вертушки ушел, не встречал его больше.

— А я на севере с ним встречался, на одном аэродроме служили. А потом…

— Что потом?

— Да, потерялся он, где-то в Афгане. Сбили его, попал в плен. Говорят, видели его потом, вернулся, сейчас лежит в каком-то дурдоме.

— Да, всякое бывает.

Я вкратце рассказал свою историю, умолчав о том, что за штурвал сел прямо из сумасшедшего дома. В это вряд ли бы кто поверил. Рассказывал подробности того полета, говорил о госпитале, но ни слова о клинике доктора Вагнера я не сказал.

Тут же, на территории аэродрома разворачивался полевой госпиталь. Полковник медицинской службы, руководивший этой работой, оказался моим старым знакомым. Это был доктор Архангельский, Станислав Викторович, высокий, стройный, седеющий мужчина, с задумчивым выражением лица, граничащим с печалью. Тот самый доктор, начальник хирургического отделения военного госпиталя, который буквально собрал меня по частям после неудачного катапультирования с Су-11, и вернул в авиацию, к летной работе.

Встретиться и поговорить мы смогли только вечером, когда работы по развертыванию полевого госпиталя были завершены. Он пригласил меня в свой кабинет, оборудованный в салоне автомобиля, покрытого, бессмысленной с точки зрения практики, но являющейся непреложным атрибутом военных объектов, маскировочной сетью. Но у меня, привыкшего к военно-полевому быту, эта маскировочная сеть не вызвала ощущение дисгармонии, как и другие маскировочные сети на территории нашего лагеря, включающего военно-полевой госпиталь, палатки спасателей, штаб и узел связи.

Стемнело. Станислав Викторович шел впереди, освещая фонариком путь; заглушая пение цикад, стрекотали дизель-генераторы, обеспечивающие электроэнергией наше хозяйство. По лесенке мы поднялись в салон автомобиля, доктор включил свет. В салоне находился стол, кресло, две лавки-кушетки по бокам, да шкаф с медицинскими препаратами. Станислав Викторович достал из портфеля колбасу, хлеб, сало и флягу медицинского спирта, разбавленного родниковой водой, и настоянного на апельсиновых корочках.

Когда алюминиевые кружки с глухим звуком сошлись над столом в заздравном тосте, и приготовленная в полевых условиях настойка приятным теплом согрела наши уставшие тела, слово за словом потекла беседа встретившихся случайно, близких друг другу людей.

Я рассказал ему все, что приключилось со мной в этом странном городе, а так же о разговоре, подслушанном в состоянии клинической смерти. Доктор смотрел в пространство мимо меня, словно вспоминая что-то давно забытое.

— Да, — сказал он, — приходилось мне сталкиваться с таким явлением, когда пациенты, в состоянии клинической смерти, видят, как бы со стороны, события, что в операционной происходят. Известны подобные случаи в медицине. Думаю, это не бред, разговор врачей ты слышать мог. Но само содержание разговора, честно говоря, ставит меня в тупик. В области клонирования генетиками, действительно, получены значительные результаты. Но что бы так, за короткое время создать копию погибшего человека, ни о чем подобном мне не ведомо. В генетике я не специалист, но если бы что-то такое было, мимо бы не прошло, говорили бы об этом в научных кругах. Доктор этот, либо шарлатан, либо гений.