Марк Форейтор - Эллегия

Времени, в котором хотелось бы оказаться.

Миру, в котором хотелось побывать.

Человеку, которым хотелось бы родиться.

Тому, чью жизнь хотелось бы прожить.

Моей мечте и моему проклятью.

Прости. Без тебя все было бы иначе.

Элегия — лирическое стихотворение, проникнутое грустью; музыкальная пьеса задумчивого, скорбного характера.

С. И. Ожегов, "Словарь русского языка" (23-е издание, исправленное)

ПРЕЛЮДИЯ

Эллегия… Земля на самом краю мира, земля, которую бросили даже птицы. Пустынные каменистые склоны, небо, не помнящее, что такое солнце, воздух, полный меланхолии и звонкой тишины. Ветер и вечный холод, который трудно объяснить. Холод не тела, но души. Я жду чего-то. Кого-то. Эллегия… Для них это легенда, для меня — реальность. Мое настоящее. Мой родной и единственный мир. Моя печаль. Моя затаенная боль.

Я протягиваю руку, но мать одергивает меня. "Еще не время". Я послушно отступаю, продолжая смотреть на клубящиеся завитки тумана. Непроглядная белая пелена, ведущая в пустоту и бесконечность. Неизвестность. Киарри не вернулся оттуда. Мы никогда не были близкими друзьями, но я скучаю по нему. Странная, снедающая сердце тоска. Он не вернулся? И при этой мысли я завидую ему. Мне надо ждать. Все, что сейчас нужно, это терпение. Но трудно держать его в себе, когда время течет неторопливо и сонно, будто издеваясь над душой, ищущей света и безумия скорости. Дни приходят и уходят, медленно, тихо, и каждый похож на предыдущий, как капли росы, тающие под утренним солнцем. Я поднимаю голову к небу. Хмурые облака, подгоняемые порывами одинокого ветра. Я судорожно вздыхаю, цепляясь за юбку матери, такую же серую, как тучи над нами. Она оборачивается, проводит мягкими пальцами по моим волосам. В ее глазах нет любви, только грусть и бесконечная усталость. Мы ждем, и ждем уже слишком долго. "Тебе больно". Это не вопрос, но я отвечаю: "Да". Я сильнее прижимаюсь к ней. Чувствую, как она разделяет эту боль. Мою боль. Я закрываю глаза и стою так некоторое время. Здесь минуты не имеют значения. Здесь, в мире ожидания и скорби, где голоса звучат тише самой тишины, а невысказанные слова обретают смысл. Я ощущаю родной запах и тепло ее тела, пробивающееся сквозь грубую ткань. Она вздрагивает. "Посмотри". Я смотрю туда, куда указывает мне ее сердце. Сердце, сжимающееся от предчувствия скорой потери. Я вижу его. Вижу этого человека. Он… знаком мне? Человек протягивает ко мне руки. Его пальцы мелко дрожат. Он не дальше, чем в десяти шагах от меня, но нас разделяет пропасть. Я не знаю его. Я не верю ему. Тепло запоздалой материнской любви окружает меня. В ней боль, но и облегчение. Назревающая надежда и надвигающееся опустошение. Разлука. Я понял, и наши глаза встретились.

Мать подталкивает меня вперед.

"Иди".

"Мама?".

"Иди к нему".

Я покорно делаю шаг, потом другой. Оборачиваюсь. Ожидание. Она ждет чего-то. Кого-то.

"Мама?".

"Не останавливайся".

"Я…".

"Теперь ты принадлежишь ему".

Ему? Я пристально вглядываюсь в лицо незнакомцу. По израненным морщинами щекам струятся мутные соленые слезы, смывающие дорожную пыль. Черты кажутся смутно знакомыми. Я ждал чего-то. Кого-то… Память начинает возвращаться ко мне. Смех, крики, обрывки воспоминаний… Он повторяет мое имя. Я делаю новый шаг навстречу ему. Я знаю этого человека. Знаю. И новая волна боли захлестывает меня. Я чувствую его скорбь, его тоску. Печаль, что привела его сюда. Путь был долог, но он пришел ко мне. Пришел за мной.

"Он проводит тебя, он избавит твое сердце от боли, а душу от скорби".

Едва различимый шепот матери успокаивает меня. Она продолжает говорить, хотя ее губы плотно сомкнуты, искривленные ожиданием новой разлуки. Она смирится… Свыкнется с этой болью. Тяжкий крест — находить и терять, снова и снова. Кто-то другой заменит меня. Я никогда не узнаю, когда и на какой срок. Я все еще слышу ее беззвучные слова. Она прощается со мной, теперь уже навсегда. Я оборачиваюсь в последний раз и жалею об этом. Нет ничего страшнее, чем глаза матери, обреченной терять своего ребенка. Я медленно отвожу взгляд и встречаюсь глазами с человеком. Он ждет меня, его руки по-прежнему предательски дрожат. Я вспоминаю, мучительно вспоминаю его имя.

"Кто ты?".

Нет ответа. Только этот полный муки взгляд.

"Иди ко мне".

Его мягкий голос кажется мне оглушительным ревом. Скорчившись, я отшатнулся. Он понял свою ошибку. Ему нельзя говорить, не сейчас. И слова, готовые сорваться с его губ, умирают, так и не родившись.

"Я знаю тебя".

Он кивает мне в ответ.

"Я иду к тебе".

Его руки касаются меня. И память возвращается, делая боль еще острее.

КРЕЩЕНДО

1. ПОД ШУМ ЛИСТВЫ, ПОД РОПОТ ВЕТРА…

Я помню себя с двух лет. Звонкий смех сестер, ворчание старшего брата… Звуки дома, такие родные и знакомые, согревают меня изнутри, и сердце бьется чаще и сильнее. Запахи лаванды и мяты, брусники и листьев дикой малины. Улыбаясь, мать сидит у окна, сортируя сушеные травы. Повернувшись, она смотрит на меня, и в этот момент я знаю, что ее улыбка, полная любви и нежности, принадлежит мне одному.

Я был пятым — и самым младшим — ребенком в семье. Любовь окружала меня, и я беззаботно купался в ее лучах, не чувствуя ни зависти, ни злости. Сестры и брат любили меня не меньше, чем отец и мать, и я благодарно отзывался на их ласку и доброту. Они баловали меня, но я не помню, чтобы я когда-нибудь капризничал или скандалил. Всего можно было добиться простым взглядом, простым словом… Но я не был глуп и не был слеп. Я не позволял их любви одурманить себя. Я был предан им так же, как они мне, и всегда делил с ними полноту своего счастья, будь то лучшее место на ярмарке или больший кусок хлеба. Я жил жизнью, сдобренной радостью и любовью. Я никогда не жаловался, потому что жаловаться было не на что. Меня все устраивало. Или почти все.

Пожалуй, единственное, отчего я не был в восторге — мое собственное имя. Дикмер. Оно мне не нравилось. Было в нем что-то тревожное, дикое, первобытное, что не вязалось с теплотой любви и солнечного света. Но имена не выбирают. Меня окрестили на второй день после моего рождения, когда яркая луна зажигала на небе звезды. Священник долго смотрел на мерцание темнеющего неба, выискивая добрый знак в соцветии созвездий. Он дал мне имя, которое ему указали звезды. Не знаю, что чувствовали мои родные, смотря, как капли святой воды иссыхают на моем лбу, впечатывая судьбу имени в мою жизнь. Это нельзя изменить. Это нельзя предотвратить. Так говорили звезды.

Мы встретились, когда мне было пять лет. На порог таверны "Мохнатый единорог" с громким стуком рухнула подкова, провисевшая над дверью более двадцати лет. Мы кинулись к ней одновременно. Столкновение лоб в лоб. Из глаз посыпались искры. Мы уставились друг на друга: он — с интересом, я — с зажатым куском проржавевшего металла в руке. Он не обиделся моей удаче, лишь приветливо улыбнулся, будто мы были знакомы тысячу лет.