Святослав Бэлза - На суше и на море - 1982

Сергей помнил, как сооружалась плотина. Направленным взрывом на это место была обрушена одна из стоявших рядом гор… И сколько было разговоров об этой плотине — строить или не строить? Против направленного взрыва выступали в печати некоторые ученые… А что было бы сейчас, если б не плотина?!

Сергей как-то даже не задумывался над тем, что если прорвет плотину, то и он сам, и его товарищи погибнут первыми. Над этим просто незачем было думать — они должны успеть сварить трубу, должны успеть…

Солнце скрылось, только золотисто-розовое пламя заката полыхало на снежных вершинах. Вспыхнули и опять погасли прожекторы, вспыхнули еще раз и залили ослепительным светом ущелье, а за освещенной площадкой сгущались ночные краски, переходя из синих в непроглядно-черные.

Прилетевший академик, высокий, седой, в очках с толстыми стеклами, карабкался по камням, рассматривая трещины в теле плотины. Потом, весь измазанный, стоял в толпе инженеров и что-то спокойно объяснял. Сергей услышал только одно слово, которое он ждал больше всего:

— Выдержит…

Подошел Борисов:

— Идите поспите часа три-четыре.

Сергей отрицательно замотал головой.

— Поспите, вы не можете больше варить, — уже строже сказал Борисов, — я разбужу вас через четыре часа.

Сергей бросил держак, снял маску, взял телогрейку и заполз в одну из труб, лежавших на склоне горы. Не успел он устроиться поудобнее, как уже спал крепким сном невероятно уставшего человека.

Была еще ночь, когда его разбудил Борисов:

— Вставайте, Сергей, заканчивать будем.

Ныло все тело, болела каждая косточка, каждый сустав. Сергей ополоснул лицо холодной водой, взял из ящика бутылку кефира, выпил. Огляделся. Он стоял на склоне горы, откуда было хорошо видно все ущелье, плотина, грязевое озеро позади нее. На поверхности грязевого озера плавали понтоны с установленными на них насосами. Кто-то отчаянно смелый — ведь если пойдет сель, с понтона не спасешься — подключал насосы к кабелю, переброшенному с берега.

Сергей сбежал с горы, нашел маску, держак. Последний шов… Наконец закончен и он. Сергей отошел в сторону. Еще светились кое-где голубые огни сварки, но постепенно они гасли, как звезды в предутреннем небе, вот погас последний…

— Включить насосы!

Зашелестело в трубах, застучали о металл мелкие камешки; еще несколько секунд — и на склон горы мощным потоком хлынула полужидкая коричневатая струя, сбегая с шумом и журчанием в пересохшее ложе речки.

А люди спали в своих домах, и мало кто знал в ту ночь, что за их жизнь, за жизнь прекрасного города идет самоотверженная борьба в урочище Медео… Они узнают об этом потом, когда исчезнет всякая опасность.

Очерк

Рис. Н. Хориной

В очерке рассказывается о начале реконструкции золотой промышленности нашей страны под руководством видного партийного деятеля и хозяйственника А. П. Серебровского, о котором В. И. Ленин писал: «Серебровского считаю ценнейшим работником».

— Алло! Говорит Казаково! Главный бухгалтер Бабич. Я задержал самозванца.

— Кого? — переспросил удивленный Рассадин.

— Са-мо-званца! Выдавал себя за монтера, все выведал, вызнал о золоте и… бац! Предъявил документы на имя Серебровского!

— Как одет? — Рассадин смахнул со лба капельки пота.

— В кожанку и высокие сапоги.

— Где директор рудника?

— В Шахтаму уехал. Мною проверено: самозванец украл документы. Это точно!

— Хорошо. Выезжаю.

Этого еще не хватало! Серебровский — не простой «золотарь», а начальник Главзолота, заместитель наркома Серго Орджоникидзе.

Зацокали подковы по галечной дороге. В сопровождении двух милиционеров Рассадин поскакал в Казаково. Грызло беспокойство: «Как могло случиться, что документы Серебровского оказались у проходимца?»

Рассадин знал Серебровского давно, еще до революции… На Владивостокском рейде восстали корабли: военный транспорт «Тобол», отряды миноносцев, матросы Сибирского флотского экипажа, минные роты. К ним присоединились солдаты Хабаровского резервного полка, портартуровцы, прибывшие во Владивосток из японского плена, артиллеристы крепости…

Рассадин с товарищами захватил во Владивостоке здание военно-окружного суда, караульные помещения, разоружил охрану крепостной гауптвахты и выпустил арестованных, поджег городские тюрьмы и полицейские участки.

Потом — Нерчинская каторга: Горный Зерентуй, Казакове, прииск Дальний, побег.

Серебровскому за участие в восстании на военном миноносце присудили пятнадцать лет каторги. Но он бежал. Восемь раз арестовывали этого человека. И неизменно он убегал.

На этот раз скрылся за границу.

Бухгалтер встретил милиционеров за околицей.

— Здорово, Бабич! — приветствовал его Рассадин, спрыгивая с коня. — Рассказывай.

— Он прибыл вчера вместе с обозом, — не отвечая на приветствие, возбужденно рассказывал Бабич. — «Откуда, братец? По какому делу?» — спрашиваю. «Из Москвы, — говорит, — на сборку драги». Мы обрадовались: столица прислала монтера! Пригласили монтера поесть, попить, отдохнуть с дороги. А он под шумок скрылся. Задал коню корма и отправился спать на сеновал. Утром, осмотрев хозяйство, принарядился, галстук нацепил и предъявил документы Серебровского. «Много золота в сейфах храните, товарищ бухгалтер?» — спрашивает. «Ишь куда закидывает, — сообразил я и ответил: — Не дури мне голову, товарищ монтер. Иди собирай свою драгу». А он посмеивается: с этим, мол, успеется. Я строже: «Тут не Москва, товарищ монтер. У нас свои законы», — прикрикнул, значит.

— А если это действительно Серебровский? — спросил Рассадин.

— Нет! На начальника он не похож. И другое: зачем же Серебровскому на сеновал забираться, когда у нас кровати есть?

— Где он?

— В кабинете директора я его запер. Охрану выставил.

Рассадин и Бабич вошли в контору. Бухгалтер отпер массивную дверь, обитую дерматином, и пропустил вперед начальника милиции.

Человек с документами Серебровского сидел в кресле за широким директорским столом из красного дерева и, склонившись над бумагами, что-то писал.

«Вот нахал!» — подумал Бабич и громко крякнул.

Монтер поднял голову.

— Александр Павлович! — воскликнул Рассадин. — Вот обрадовал!

Серебровский вскочил, обошел стол, бросился навстречу.

Они крепко, по-братски, обнялись, расцеловались. Потом обернулись к Бабичу и захохотали. Обескураженный и растерянный бухгалтер тихо вышел, плотно прикрыв дверь.

— Что же мы стоим?! — радостно пробасил Рассадин, усаживаясь на венский стул.