Святослав Бэлза - На суше и на море - 1982

Мой собеседник ободрился:

— Я кое-что привезу. Есть песцов несколько штук, лисицы две, телячьи шкуры прошлогодние, на малицы готовили. Все привезу.

— Шкуры не вези, себе оставь, в этом году ведь ни одной не сняли.

Алексей Александрович Жилинский съехал на берег. Живет со мной в новом доме. Будем оформлять ликвидацию его контрагентства. У Худякова товары на исходе. Приняли остатки за два часа. Пушнины немного. Жилинский принимает свой товар сам. Запломбировал мешки, отвезет на судно. Осматривает постройки. Похвалил. Все сделано по-хозяйски. Печален. Тундру он любит. Худяков скверно выглядит, ест наш картофель, лук, у него цинга. Выедет с нами в Архангельск. Там поправится.

Ночами не сплю. В глазах страшная картина бедствия.

У оленевода все в оленях. От них радость, благополучие. Олень — это жизнь.

В последних числах сентября съехались тундровики. Любимов готовит стол для приезжих.

Я принял пушнину и сырье у оленеводов с правого берега. Братья Ческовы, русские рыбаки, привезли два бочонка семги хорошего посола. Они здесь летовали. Пройдет навага — домой отправятся на свою Петрову Гору — деревню верст за пятьдесят от города Мезени. Рыбаки отменные — по тысяче, пудов на брата вывозят отборной северной наваги.

Вроде все съехались, многие с левого берега на чужих оленях.

И вот собрание. Домик полон людьми, все сидят на полу. Мебели пока не изготовили, но сидеть на полу привычно для тундровиков. На трех табуретках — Замятин, Жилинский и Попов. Я взял слово, рассказал о целях и задачах новой Индигской фактории. Алеша, мой бывший каюр, призвал оленеводов, чьи стада не задела сибирка, оказать помощь оленями пострадавшим от бедствия. Все согласно закивали головами: взаимопомощь в тундре традиционна. Я еще раз взял слово. Подчеркнул, что государственная фактория тоже окажет пострадавшим помощь, выдаст в кредит товары и продукты.

Рассказал, что наши ученые уже нашли возбудителя заболевания, изготовили вакцину. С будущего года пойдут эпизоотические отряды с «оленными докторами», начнут делать оленям прививки против сибирки. Оленеводы приняли мое сообщение радостно, но недоверчиво: часто говорят одно, а получается другое. Недоверчивость понятна: в прежние времена приезжие торговые люди старались всячески обмануть ненцев, обсчитать, всучить фальшивые деньги.

После собрания пошли осматривать товары в складе. Тут и продукты, и одежда, и обувь, и все необходимое для промыслов. Выписываю товарообменные квитанции. Заключаю контрактационные договоры на пушнину и сырье. Оформляю небольшой кредит.

На следующий день разъехались. Приободренные левобережные отправились на правый берег Индиги за оленями к родственникам и к тем, кто изъявил желание оказать помощь.

Остались мы вдвоем с Поповым. Тихо стало, безлюдно. Пошумливает ветерок, какой-то непостоянный, переменчивый, то с одной стороны потянет, то с другой. Замятин, уезжая, сказал:

— Послезавтра полнолуние. Вода прибудет. Поставлю «Ястреба» под погрузку. Готовьте груз.

Упаковываем пушнину в мешки, пыжик тоже. Шкуры неблюя укладываем тюками, затягиваем веревкой. Погрузка будет легкой.

Вышли в море. Оно волнуется. Раскачали его густые осенние ветры, но настоящего шторма в Баренцевом не встретили. Он налетел уже в Белом. Кипят, бушуют волны. Ветер свищет в реях, скрипят мачты, паруса надулись до отказа, вот-вот улетят в поднебесье. Волна заглядывает за борт и, белой пеной обмывая ноги и шипя, скатывается обратно в море. Все мы на палубе. Замятин в рубке. Кузнецов с остальными матросами на парусах. Я бросаюсь то туда, то сюда на помощь. Ветер холодный, почти ледяной, но от работы жарко. С непривычки, не сумев иногда сбалансировать, теряю равновесие и тычусь носом в такелаж.

Идем быстро, ветер в корму. А вот и Двина. Пришвартовались к пристани. Разгрузились. Все сдал на госторговские сырьевые склады. Представил отчет.

По издавна заведенному обычаю, счастливо законченное плавание решили отметить. Ужинали в ресторане «Эрмитаж». Собрались все: Замятин, Пустошный, Любимов, я, Кузнецов пришел с женой, миловидной скромной женщиной.

Тостов было много: за дружбу, за море, за наше верное судно «Ястреб» и снова за дружбу. Я предложил тост за тундру. Пели морские песни. Любимов, как всегда с гитарой, выводил баритоном:

Уже дома я нашел в боковом кармане пиджака новенький блокнот. На первой странице было написано: «Лев Николаевич, если Вам в жизни будет трудно, знайте, что у Вас есть верные друзья. Команда парусного судна «Ястреб»». И подписи, начиная с капитана Замятина.

В жизни мне довелось получать и почетные грамоты, и различные благодарности, и памятные адреса. Но этим блокнотом я дорожу больше всего. Глядя на него, я вновь и вновь переживаю все перипетии поездки в Индигу в те далекие времена и молодею от воспоминаний.

Рассказ из сборника того же названия

Перевод с чешского Елены Жуковой.

Рис. В. Григорьева

Моему отцу вновь захотелось порыбачить с Карелом Прошеком, причем было ему все равно, что ловить. Мы приехали на Бранов, дядюшка с отцом обнялись, как в годы войны, когда подолгу не видались. Прошек принес с чердака желтые бамбуковые удочки со старыми роликовыми катушками и белыми блеснами, стряхнул с них пыль и паутину. Пошел в сад, накопал червей. Потом положил на колоду белую курицу и отсек ей голову, дал мне ее ощипать, а сам принялся разливать по бутылкам домашнюю сливовицу.

Карел с отцом решили, что мы пойдем к плотине ловить угрей, там и зажарим курицу, а вернемся только утром. Отец очень обрадовался, что предстоит ловля угрей. Угорь бесподобен на вкус, напоминая нежное блюдо из языка; его трудно сравнивать с речными рыбами. Он пахнет дальними далями, плодами моря и океанскими водорослями.

Вышли мы под вечер. У каждого удочки и подстилки, дабы не застудиться на сырой земле. Дядюшка Прошек бросил ощипанную и выпотрошенную курицу в воду, прямо к рыбам, пусть, как говорится, чуток прополощется.

Вспомнились мне наши походы на усача, только вот теперь эти двое мужчин постарели, по тропинке шли уже не так легко. Но и как тогда, до войны, небо голубело, шумела вода на плотине, а вдали, на мельнице, горела одинокая лампочка. Дядюшка Прошек сказал:

— Давайте тут устраиваться.