Святослав Бэлза - На суше и на море - 1982

— Прекрасная была ночь!

Такая она и была. Человек прожил прекрасную ночь, и не надо ничего ловить.

Я стоял подле ольхи и все смотрел, как завороженный, на пустую сетку, думая о том, что этот угорь тоже не потерял надежды, что он все-таки увидит однажды Саргассово море.

Быль

Рис. М. Худатова

Когда я учился на четвертом курсе геологоразведочного факультета Томского горного института, меня пригласил профессор Е. Н. Шахов и сказал:

— На производственную практику поедешь в Забайкалье. Там идут работы по изысканию трассы железной дороги, которая проляжет по Бурятии. Будет трудно, но интересно. Постарайся побывать на горе Хан-Ула, ознакомься с ее геологическим строением. В тех местах мне пришлось воевать с бандами атамана Семенова. И тогда местные жители рассказывали много загадочных историй об этой одинокой горе. Буряты считают ее священной и боятся подходить даже к подножию. Интересно бы проверить, нет ли тут какой либо материальной основы.

Я охотно согласился выполнить просьбу старого профессора, не подозревая, насколько это окажется сложным и даже опасным.

И вот я в Забайкалье. Зачислен в один из отрядов геологической партии, занимающейся изысканием трассы железной дороги Онон — Оловянная. Наш лагерь располагался примерно в пятнадцати километрах от крутой лесистой сопки Хан-Ула, высоко вздымающей к небу свою плоскую вершину. Слова профессора не выходили из головы. Я готов был в первый же день обследовать эту таинственную гору. Однако повседневные дела не позволяли приступить к этому.

На первых порах мне пришлось заниматься документацией буровой скважины, проходка которой велась ручным способом на месте одной из будущих станций. Проходка осуществлялась двумя методами: ударным — при помощи долота и вращательным — с применением винтообразного бура. Дробленую породу удаляли из скважины особым приспособлением, называемым желонкой. Измельченный грунт был изрядно насыщен водой. При документировании буровой скважины и описании пройденных горных пород от коллектора требовалась предельная внимательность. Я целиком ушел в работу. Дни летели быстро. Но вот однажды случилось ЧП, которое взволновало всех сотрудников, но при этом прославился как искусный врачеватель рабочий-бурят Дорж Намдинов.

Дело было летом, палящее солнце заставляло всех нас сбрасывать рубахи и обувь. Люди работали на буровой полуголыми и все-таки изнывали от жары. И вот как-то раз послышался крик:

— Ой! Ой, спасите!

Молодой рабочий Семен скорчился от боли и рухнул на землю. Подбежав к Семену, я увидел, что его правая нога покраснела и на глазах стала распухать. Поодаль извивалась черная гадюка, норовя скрыться в густой траве. Сомнений не было: нашего рабочего ужалила одна из самых опасных змей Забайкалья. Как спасти человека?

Везти Семена в поселок Ага, где была районная больница, далеко; оставить на буровой — значит подвергнуть его жизнь опасности. Подошел Дорж — средних лет коренастый бурят с густыми черными волосами и узкими щелками глаз. Он держал в руках тонкую бечевку и быстро перетянул ею ногу пострадавшего выше колена. Потом смело приложился ртом к небольшой ранке на распухшей ноге и начал высасывать змеиный яд. Мне и раньше приходилось слышать о таком довольно рискованном способе помощи при змеиных укусах. Дорж прикладывался к ранке несколько раз, то и дело выплевывая слюну, потом смазал больную ногу возле ранки какой-то жидкостью, пахнущей дегтем. Мы помогли Семену добраться до палатки и уложили в постель. Дорж заверил пострадавшего:

— Ничего, скоро все заживет!

И действительно, на другой день Семен почувствовал себя гораздо лучше. Опухоль спала, краснота исчезла, температура стала нормальной. Все успокоились, но работать теперь стали осторожнее.

Как-то раз, когда уже надвигалась ночь, накрывая своим темным крылом кусты, травы и высокую гору Хан-Ула, мы разожгли на поляне костер, благо конюх Федотыч привез из ближайшего распадка целый воз сухого валежника. Высоко поднимались к небу золотистые искры, увлекаемые потоком теплого воздуха. В такие вечера изыскатели любят посидеть у костра, выпить кружку крепкого чая, послушать рассказы бывалых людей, спеть задушевную песню. Все-таки какой удивительный волшебник вечерний костер! При его колеблющемся пламени люди становятся душевнее, проще, откровеннее.

— Дорж, а тебе не страшно было высасывать змеиный яд? — спрашивает бурята Семен, с признательностью поглядывая на своего спасителя. — О себе-то подумал ли? Ведь это опасно…

— Конечно, опасно, знаю, — кивнул Дорж. — Однако тебе помочь надо было. У нас в Бурятии каждый поступил бы так же. А гадюк здесь много. Нередко они жалят овец, коров, и их уж не спасти.

— А лошадей тоже кусают? — интересуется кто-то.

— Нет. Змеи боятся лошадей и всегда уползают от них. А когда буряты ставят юрту, с наружной стороны окружают ее волосяным арканом. Змеи через него не переползают. — Дорж помолчал, покуривая трубку, потом задумчиво произнес — Отец говорил, что летом мно-о-ого гадюк собирается вон на той большой горе, — указал он на Хан-Улу. — Любят они это место почему-то…

Тут я заинтересовался и спросил Доржа, что еще известно о сопке. Бурят долго молчал, колебался. Видно было, что ему не хочется говорить на эту тему. Тягостное молчание затянулось. Наконец Дорж решился:

— Сам я на той горе не был, но от старых людей слышал, что на ее вершине живут злые духи, которые приносят несчастье. Раньше там собиралось много народа, молились, приносили в жертву овец, коров, жеребят. Буряты старались задобрить богов, чтобы они не делали зла. Однако молитвы мало помогали. Народ жил очень бедно. Редкий год не было падежа скота. В голодное время люди питались лебедой, дробленой корой лиственниц. Многие батрачили у богатеев. Хозяин платил гроши, работать же заставлял от зари до зари. За пропавшую овечку бил батрака плетью, не платил заработанного. Советская власть избавила бурятский народ от нужды и горя, принесла счастливую жизнь. Молодые буряты теперь не ходят на гору молиться и просить у богов милости, они сами строят свою жизнь.

— А старики, что же, перестали верить в добрых и злых духов? — спросил я Доржа.

— Кто их знает! Может, и верят, но на гору тоже не ходят. Однако, боятся.

Бурят замолчал, набил свою трубку и, достав из костра горящий прутик, прикурил. Потом с удовольствием затянулся, посматривая на всех острым взглядом. Огненные пляшущие блики ложились на его смуглое лицо. Я невольно залюбовался его спокойной позой. В этот момент Дорж был похож на древнего ламаитского бурхана, изображение которого я как-то видел в Томском музее.