Святослав Бэлза - На суше и на море - 1982

— Здесь живет шайтан, — говорил он дрожащим голосом. — Он наказывает нас за то, что пришли в его юрту. А тебе злой дух чуть не оторвал ногу. Он сердился, что ты взял его железного коня. Надо скорей уходить!

Мне хотелось тщательно обследовать вершину горы, особенно после таких разрушений, но больная нога мешала двигаться. Скрепя сердце я согласился вернуться на геологическую базу.

С тяжелыми, набитыми образцами горных пород рюкзаками мы тронулись в путь. Товарищи поддерживали меня с обеих сторон, всячески оберегая мою больную ногу. Спуск с горы после проливного дождя оказался нелегким. Торная дорога, сверху выглядевшая столь привлекательно, нас совершенно измучила. Ноги скользили по жидкой грязи. Кое-как мы спустились к подножию сопки и облегченно вздохнули.

Невдалеке, на берегу небольшого озера, стояла бурятская юрта. Два огромных черных пса с громким лаем бросились к нам. На их лай из юрты вышел старый бурят в накинутой на плечи шубейке. Он прикрикнул на собак, которые, отбежав, улеглись на землю, недружелюбно поглядывая на нас.

Бурят пригласил в юрту. Это было летнее бурятское жилье, обтянутое кошмой, покрытое сверху широкими пластинами лиственничного корья.

Прежде чем войти, мы сняли мокрую одежду и развесили ее на коновязи. В юрте тлел небольшой костер, над ним висел закопченный чайник. Мы познакомились с хозяином Бабасаном Адбаевым. У него было живое и приветливое лицо, волосы на голове и жиденькая бородка совершенно седые. Он предложил горячего чая с овечьим молоком. Подогнув под себя ноги, мы сели на кошму. Бабасан не спеша налил в пиалы желтоватый напиток. Дорж заговорил с ним о чем-то по-бурятски, то и дело показывая на нас с Семеном и кивая головой в сторону горы Хан-Ула. Бабасан слушал, недоверчиво покачивая седой головой. Разговаривая, оба не забывали о пиалах. Бросили в них по щепотке соли и лишь потом с удовольствием опустошили.

Допив свой чай, я спросил Бабасана, что он знает о горе Хан-Ула.

Раскурив трубку и выпустив клуб дыма, старый бурят рассказал:

— От своего деда я слышал, что в глубине этой горы хранятся большие богатства древних монголов. Их грозный хан завоевал полмира, захватил много золота и драгоценных камней. Перед смертью он приказал похоронить себя в таком месте, чтобы никто не знал, где именно, и положить в могилу все золото. Его волю выполнили. Всех, кто хоронил его, задушили, но один из них перед смертью успел сказать своему брату, что хан погребен на горе Хан-Ула. Но в каком месте горы зарыт хан со своими богатствами, никто не ведает. Однажды я рассказал все это бородатому русскому и посоветовал побывать на горе, поискать могилу. Но он ответил: «Бабасан, нам некогда заниматься легендами. Нужно определить, где удобно строить дорогу».

Когда Бабасан умолк, я достал из рюкзака железный прут, найденный на вершине сопки, и помахал им. Ужас охватил старого бурята, когда он услышал металлический звон подвесок. Трубка выпала у него изо рта, он вскочил и стремглав выбежал из юрты. Дорж с укором взглянул на меня и тоже исчез. Через некоторое время оба бурята вернулись в юрту, с опаской поглядвая железный прут, лежавший рядом со мной. Я постарался успокоить их и попросил Бабасана объяснить причину суеверного страха. Старый бурят медленно и неохотно, с большими паузами поведал такую историю:

— Гора Хан-Ула с незапамятных времен считается священной. От старых людей я слышал, что на ее вершине, между скалами, живут злые духи, которые могут принести людям большое горе. А на небе, верили буряты, обитает самый сильный злой дух, у которого много помощников. Чтобы задобрить его, люди поднимались поближе к небу, на вершину горы, молились и приносили жертвы. Лама брал в руки бубен и бил по нему железным конем, чтобы дух на небе проснулся, услышал молитвы и пожалел людей. Брать в руки железного коня дозволяется только ламам; если это сделает простой бурят, то его постигнет несчастье.

Помолчав, словно собираясь с мыслями, и сделав несколько затяжек, Бабасан продолжал:

— Боюсь, с этой вещью вы принесли в мою юрту беду. Уходите и уносите железный прут, похожий на железного коня, которым ламы призывают с неба злого духа.

Я, признаться, был обескуражен таким оборотом дела. Куда идти в столь позднее время после утомительного дня, да еще с больной ногой? Я стал упрашивать Бабасана разрешить переночевать в юрте. Но старик был неумолим.

И тут в юрту вошел молодой бурят, остановился у входа и прислушался к нашему разговору. Поняв, о чем идет речь, твердо сказал старику:

— Как тебе, отец, не стыдно! Зачем гонишь этих людей? Ведь сказки о железном коне распространяли шаманы и ламы. Им нужно было держать народ в страхе. Теперь ламы не ходят по улусам, зачем же повторять то, что они когда-то твердили?

— Нет, Павел, сын мой, если люди с железным конем останутся в юрте, у нас случится большое горе, — упрямо возразил старик. — Колхозные овечки околеют, а мы с тобой заболеем.

— Мы отнесем железного коня подальше от юрты, — предложил я, ободренный поддержкой Сына старого чабана.

Вместе с Павлом я вынес из юрты железный прут и спрятал в укромном месте. Старик несколько успокоился. Мы растянулись на мягкой кошме, укрывшись шубой. Мои спутники погрузились в крепкий сон, а ко мне он не приходил. Сильно ныла нога. Я подумал, что Дорж наверняка видит в грозе и моей ране происки злого духа. Он рассказал обо всем Бабасану, и вскоре все буряты будут знать о наших злоключениях. И весь наш поход, вместо того чтобы развеять суеверия, еще более укрепит их. Я долго думал, как убедить Доржа, что все происшедшее на горе лишь цепь случайностей. Но постепенно усталость взяла свое, сон одолел меня.

Мне приснилось, будто каменный идол, целый и невредимый, ожил и спустился с горы. Он подошел ко мне, держа в руках железного коня, и стал бить по больной ноге, приговаривая: «Ты зачем приходил на священную гору? Ты зачем нарушил мой покой?» Когда я утром проснулся, рана на ноге стала гноиться, образовалась опухоль. Идти сам, даже опираясь на плечи товарищей, я не мог. Дорж долго говорил с Бабасаном по-бурятски. Как позже выяснилось, убеждал его дать нам лошадь. Старик не соглашался, ссылаясь на какие-то распоряжения колхозного начальства. Однако плитка кирпичного чая и пачка листового душистого табака, извлеченные из рюкзака запасливого Доржа, сделали старика сговорчивее.

Косматая лошаденка, впряженная в тележку, резво шагала, везя меня и тяжелые рюкзаки с образцами горных пород. Без всяких приключений мы приехали на базу.

Нога еще долго побаливала. Лечил меня Дорж. Он промывал рану раствором медуничного сока и прикладывал к ней листья подорожника. Все мы многому научились у этого мудрого таежника.