Виталий Бабенко - На суше и на море 1984

В Котласском районе Архангельской области интенсивная рубка леса идет с тридцатых годов, здесь мало осталось нетронутых ландшафтов — все новью посадки. А нам сейчас нужно что-то лесное, интересное, и мы ухватываемся за предложение посмотреть кедры.

Предложил это Шухтин, молодой директор лесхоза, сначала основательно нас потомив. Не потому, что у него были какие-то сомнения, просто основная черта характера Шухтина — медлительность. Он все время словно прислушивается к чему-то неслышному нам и слегка улыбается, как бы извиняясь за свои раздумья. Быть может, в силу такой раздумчивости он выбрал для нас действительно интересный маршрут.

Природных кедровых лесов здесь нет и никогда не бывало. Местная тайга — это обыкновенная сосна, ель, пихта. Но поскольку кедровая сосна долговечнее и мощнее обыкновенной, а ее плоды кормят лесное зверье и людей (осенью с одного гектара кедрача можно насобирать до 200 килограммов орехов), решили передвинуть сюда сибирский кедр, что так же заманчиво, как поселить красную рыбу в озерах.

И вот кедрач уже пробуют разводить на архангельской земле?! Едем!

Маленький старый автобус, собственность лесхоза, долго выбирался из деревянного пригорода, катил по асфальту, потом по гравию, затем по проселочным дорогам с глубокими колеями в суглинке, благо давно не было дождей; к колеям подступали перелески, тянулся кое-какой лес. И пока дорога шла получше, лес был похуже, невзрачнее, а как только автобус начало кидать из стороны в сторону и швырять в опасные выбоины, так и лес как будто приободрился, подрос, пришел в себя, стал наряднее. И нам стало веселее смотреть на яркие стволы сосен, на разноцветный мох, устилающий полянки. Подскакивая дружно на сиденьях, мы уже вели разговор с Шухтиным о здешней фауне. Он на каждый вопрос отвечает, некоторое время подумав: «Птиц мало, и зайцев мало, а вот волков и медведей много». И добавляет, что появились куница и бобр. Вспоминает о лосях, лисице, горностае и опять умолкает. Дорога оказывается долгой, хотя едем от Котласа до станции Гарь всего-навсего 22 километра. На окраине Гари нам наконец показывают давние посадки кедра.

У деревьев, правда, иной отсчет времени, чем у человека: если для нас 25 лет много, то для кедра, живущего в пять раз дольше, чем самый старый долгожитель, этот срок мал. Тесно сомкнув свои кроны, похожие на зеленый мех, они, как столпившиеся непуганые, любопытные звери, глядят на нас, пока мы к ним подходим. Деревья подставляют нам свои мохнатые «бока», и хочется протянуть руку к каждому, погладить лапы в длинных мягких иглах. Каждая игла чуть изогнута, чтобы спрятать свое острие, не уколоть нас, и моя жена сравнивает их с когтями ласковой кошки. Все эти кедры были перенесены сюда маленькими саженцами из специального питомника. Их рассадили на расстоянии двух метров друг от друга — теперь, конечно, должно происходить самоизреживание. Сажал их бывший лесничий Медведев, ушедший на пенсию. Кедры успели с тех пор вымахать в два человеческих роста, но еще не плодоносят, потому что, когда деревья растут толпой, этого надо ждать 50 лет.

Рядом с высокими совсем низкорослые, по колено, посадки. Это гектар сеянцев. В одном месте возле кедрача случайно попало в землю семечко обыкновенной сосны. И теперь тянутся вверх братец кедр и сестрица сосна. Сестра сильно переросла брата, явно показывая, что малышу за ней не угнаться, а значит, двинские леса всегда будут принадлежать соснам. Нам тоже начинает казаться, что ласковые кедры без боя уступят место под солнцем любому желающему.

— Ничего, — обнадеживает Шухтин. — Медленно растут, зато в смысле почв неприхотливы. Вы бывали в Сибири? Тогда видели — растут на болотах, в песках, на камнях. На торфе, правда, хилые. В горах стелются кустарником. Зато на супеси и суглинках — богатыри. У нас тут как раз такие земли. Мы кедрач поддерживаем. Сейчас за кедр «болеет» лесничий Гурьев. Хотите, к нему подъедем? Он тут мост строит через речку Лименда, а живет в Савватее.

Спустя полчаса мы уже в гостях у Гурьева. Время обедать, так что мы не очень сокрушаемся, что оторвали его от дел, привезли на автобусе домой. Поначалу трудно понять, как он относится к гостям. Ему лет за 50, взгляд быстрый, ухватывающий и тотчас уходящий в сторону — взгляд умного, или, как говорится, хитроватого, мужика, не склонного, казалось бы, принимать всерьез вашу заинтересованность в чем-либо. Но вот он ведет нас из избы в огород, чтобы показать свое хозяйство и что-то собрать к столу. Когда же мы по достоинству, со знанием дела оцениваем его двойные ульи на маленькой пасеке и прекрасные парники да еще добавляем, что томаты у него как на лучших кустах в Молдавии, Гурьев добреет и уже не ждет от нас никакого подвоха. Он вручает нам несколько тугих румянощеких помидорищ: сейчас, мол, будете есть их с медом.

— Никогда так не пробовали? Загадывайте желание.

В кухне он усаживает всех за стол, согревает на электроплитке чай, заваренный смородиновым листом, достает хлеб домашней выпечки, огурцы, лукошко черемухи — северной вишни, показывает, как намазывать помидоры медом. Его жена, высокая сильная женщина, ему не помогает: она где-то поранилась и теперь с трудом передвигает забинтованную ногу, то заходя в избу, то исчезая, занятая своими заботами. Она приостанавливается и прислушивается к беседе, только когда Гурьев упоминает о сыне. Их сын живет в Подмосковье, в Чехове, и собирается вместе с женой и детьми переехать сюда. Изба им уже достраивается, а лес они все любят.

— Вам бы уже сегодня хотелось набрать кедровых шишек, верно? — Гурьев усмехается. — Но и вам, и мне придется потерпеть… Мой сын сорвет, это да! А еще у кедра есть тайна. Он не станет расселяться естественным, как это говорят, путем без птицы ореховки. А ее отпугивают вырубки, гари всякие. Внукам, значит, тоже дело будет — привадить эту птицу. Выходит, мне надо создавать династию. А как иначе?

Все уже встали из-за стола, и я говорю жене Гурьева:

— Желаю вам, чтобы сын приехал…

— Приедет. Как не приехать? — удивляется она.

Уже в машине мне вспоминается сибирская тайга, удивительное свойство ее кедров. Они смягчают окрестный пейзаж, как бы ни был он суров, неприветлив, угрюм. На самого человека кедровые леса действуют по-разному, как, впрочем, любая возвышенная красота. Люди могут быть и жестоки к кедру… А все же недаром существовал обычай — осенью праздновать сбор кедровых шишек. Жаль, что многие теперь набрасываются на них без праздника. Когда же человек просто смотрит на этих добродушных и щедрых великанов, он становится задумчивее, добрее, и даже у тех, кто ожесточился, невольно отпускает сердце…