Анджей Чеховский - На суше и на море 1981

Ночью подходит на свет к борту всякая живность. Вахтенные орудуют сачком. Кальмары, вытянутые на палубу, возмущенно фыркают и при этом пускают черную струю. Улучив минутку, я поймал летучую рыбу, похожую на горбатенькую селедку с крыльями-плавниками возле головы. В лаборатории на электроплитке мы сварили мой первый океанский трофей без всяких приправ, кроме соли, — такой вкусной ухи мне есть не приходилось…

«Камералкой» — первичной обработкой данных — обычно занимаемся во время переходов к следующей станции. Располагаемся в кают-компании, когда она свободна, или в нашей каюте, которая несколько больше других: у нас есть столик и даже диван. Именно поэтому всей научной группой в День рыбака собрались у нас. Душой застолья несомненно была гидрохимик Вита — компанейская и хозяйственная женщина. Надо было видеть, как она хлопотала, устраивая нехитрую нашу морскую трапезу; доброе круглое, как луна, лицо ее светилось от удовольствия. В довершение всего Вита напоила всех крепчайшим кофе — электрическая кофеварка, которую она возит с собой по морям-океанам, работала без перерыва.

Гидробиолог Саня Трофимкин, свесив кудрявую голову над гитарой, пел душевные песни. Потом неожиданно запел начальник рейса. Голос Марченко был столь мощным, что заглушил даже грохот винта, и в дверях появилась растерянная физиономия старпома; наверное, он спал и, свалившись с койки, не разобрал со сна, что у нас тут ария, а не сирена.

В море ритмично перемежаются работа и отдых, будни и праздники, но всё подчинено одному — программе рейса. Судно следует избранным курсом, и вахты идут своим чередом.

Окончив меридиональный разрез, мы подошли на бункеровку к острову Шикатан и стали нa якорь у входа в бухту Малокурильскую. Две мрачные скалы над водой, а между ними в глубине нежно-зеленые холмы, голубые ели, белые домики — словно овцы, спускающиеся на водопой. Красиво!

Вечером редкие огни маячат над самой водой меж скал. Тлеет ярко-желтая заря, перечеркнутая серыми и черными полосами облаков. А между нами и этой яркой картиной лежат на темнеющей воде черные громады плавучих крабозаводов, истыканные и подсвеченные огнями.

Вечер тихий, теплый; покачивает немного. Грустно… Как-никак мы уже давно не были на берегу. Вот он, остров, рядом. Пройтись бы по твердой земле, да нельзя: выбьемся из графика…

И снова — работа: идем на юг по четвертому разрезу. Вторые сутки океан в тумане. Вероятно, попали в струю Курильского течения (Ойясио) — природного гигантского холодильника. Кажется, туман не кончится никогда. Осторожно пробираемся в плотном белом молоке. Заунывно ревет тифон.

Я стою на мокрой палубе рядом с Лешей и зябко поеживаюсь: температура плюс тринадцать — и это в конце июля на широте Сухуми! Влажно блестит стойка с батометрами, текут капли по стеклам вставленных в обоймы термометров. Влага пропитала хлопчатобумажную куртку, забралась за воротник — туман проник всюду.

Снимаем несколько обойм с батометров и уносим в каюту: необходимо заменить некоторые приборы. Глубоководные термометры довольно просты, но прихотливы и требуют постоянного контроля. Сама по себе подготовка их к работе отнимает не так уж мало времени, поскольку замена их сопряжена с составлением новых таблиц, построением графиков… Потихоньку открываю для себя, что в нашей работе любые мелочи важны, но несоблюдение их может повлечь за собой серьезные последствия.

Разумеется, как следует разбираться во многих нюансах можно, лишь пройдя школу не одной экспедиции… А пока я больше прислушиваюсь к обстоятельным комментариям Кинтиныча, вникая в премудрости практической океанологии. Время от времени нас посещает начальник рейса, чтобы обсудить положение фронтов в океане, — о Куросио он говорит как о живом существе.

На станциях все идет по четко отлаженному ритму. Когда на борту оказывается последний батометр, поднимаем концевой груз и вахтенный штурман дает команду. «Донец» двигается к следующей точке. Дублируя друг друга, мы снимаем отсчеты термометров, а гидрохимики собирают пробы воды, поднятые с разных глубин, в пронумерованные флаконы. Для нас на этом палубная работа заканчивается, начинается «камералка». Обработанные данные в конце концов лягут на миллиметровку, чтобы превратиться в поля изолиний температуры, солености и других характеристик — в картину, отображающую происходящие в океане процессы. И в этих плавных то собирающихся в пучок, то расходящихся веером линиях предстанет перед ученым миром мощное теплое течение Куросио. И раньше всех о том, как оно вело себя в июле — сентябре этого года, узнаем, конечно, мы.

По мере продвижения к югу становится все теплее. Как-то на очередной станции устроили купание, и я впервые окунулся в открытый океан. Когда нырнул с борта и тело мое погрузилось в воду, я вдруг особенно остро ощутил, что вокруг, до самого горизонта, нет никакой земли, а подо мной тысяч пять метров глубины — настоящая бездна, в которой обитают ведомые и неведомые существа.

На верхнем мостике расположился наблюдатель; кроме обычного в таких случаях контроля за пловцами он следит, не появятся ли хищники. Говорят, в прошлый рейс толстяк стармех, завидев акулий плавник, в мгновение ока выскочил из воды и оказался на палубе первым.

Переходы между станциями увеличились, темп работы немного снизился. Становится душно, скоро спать в каютах будет невозможно. Вода все теплее. Ночами на черном бархате неба звезды кажутся огромными, а Млечный Путь — как полоса легких облаков.

На «Донце» коллектив небольшой, ежедневно каждый из нас у всех на виду, и поэтому к исходу первого месяца плавания начинает казаться, что все мы знаем друг друга не один год. Да и люди все молодые, мало кому за тридцать. Самый старший — капитан: ему сорок. Это человек, которому не занимать чувства юмора, при всем том, как, наверно, и положено капитану, он молчалив.

Каждый относится ревниво к своему делу — в море это очень заметно. Кое-кто из команды подтрунивает над нами, «научниками», за внешнюю легкость нашей работы. Оно и верно: в палубных вахтах особой трудности или премудрости нет, настоящее-то дело после этого только и начинается. Для нас нет ничего сложнее, чем «объять необъятное» — как следует переварить получаемые сведения об изменчивой морской среде, «остановить мгновение», которое ускользает, не дается без мучений.

Об этом не расскажешь скептикам, да и зачем? Порой они и сами видят многое из того, что мы делаем. Вот на палубе толпится народ. Только что на борт подняли биологический трал, и любопытные заглядывают туда (чего там нынче поймали?), мешая тралмастеру и матросам. Гидробиолог Эля священнодействует у стола посреди палубы. Я вижу, как она берет маленькую морскую звезду и пристально рассматривает ее. Словно сотни миллионов лет эволюции Эля держит в своей руке! Сколько других, более совершенных видов ушло в небытие, но этот — один из простейших — дожил до наших дней через тьму времен и теперь тихо покоится на теплой человеческой ладони.