Анджей Чеховский - На суше и на море 1981

Двигаясь по старым следам, попадаю в устье заснеженного кулуара, того самого, где на пути вверх я первый раз увидел с близкого расстояния весь наш маршрут к вершине. Этот кулуар навсегда останется в моей памяти. Сходя по нему, спотыкаюсь, теряю равновесие и, выделывая удивительные кульбиты, скатываюсь по замерзшему снегу. Немного ошеломленный, сажусь и… плюю, плюю густой сукровицей и кровью. Минуту спустя начинаю понимать, что, видимо, при падении от встряски в горле лопнул созревший нарыв. Наступает удивительное и неожиданное изменение самочувствия, Утихает боль. Снова весь мир кажется прекрасным, все вижу в розовом свете, даже мысль о трагическом положении оставленного наверху товарища как бы утрачивает свою остроту. Никогда в жизни у меня не бывало такой быстрой смены самочувствия, такого неожиданного прекращения боли. Полными горстями загребаю снег и глотаю ледовые кристаллы. А потом — вниз что есть силы! Примерно через час вижу далеко внизу три двигающихся в моем направлении силуэта. Это товарищи идут на помощь. Но почему трое? Через минуту все разъясняется. Это доктор Доравский, Адам и baqueano [14] Baqueano (исп.) — проводник. Хуан. Еще вчера, наблюдая в бинокль за нашим медленным спуском и видя только две фигуры, они сразу поняли: что-то случилось. Связки Стефанов они вообще не встречали. Позднее выяснилось, что Стефаны добрались до нижней морены ледника уже вечером и заблудились в полях nieves penitentes [15] Nieves penitentes (исп.) — огромные ледяные иглы, усеивающие ледники в Андах; nieves — снежные, penitentes — кающиеся (похожие на кающихся монахов) — Прим. пер. . Ночевали где-то среди них и только сегодня утром добрались до главного базового лагеря и застали его… пустым. Они были, дезориентированы этим, но, вспомнив о существовании педантично ведущегося Адамом дневника похода, отыскали его и из бисерным почерком исписанных листочков узнали о выходе спасательной группы.

Я был первым, кто принес друзьям весть о покорении вершины и о происшествиях в течение двух последних дней. Они крепко обнимают меня и сердечно поздравляют. Наша победа — это ведь и победа всей экспедиции. Рассказываю о положении, в котором оставил Кока. Доктор, наш Вампир, предусмотрительно взял с собой не только необходимые лекарства, но и приборы, нужные для того, чтобы делать уколы. Значит, все в порядке. Он заглядывает в мое горло, делает большие глаза, но ругать он будет потом, а сейчас… вручает мне термос с горячим чаем. Что за роскошь! Могу пить сколько угодно! Могу даже позволить себе такое излишество, как прополоскать горло!

Наш отважный baqueano Хуан в это время лежал пластом на осыпи и нюхал… камни. Как он пояснил, это лучшее средство борьбы с пуной, горной болезнью. Пеон из Успальяты, привыкший больше к седлу, чем к пешему хождению, человек, который столько наслушался страшных рассказов о vientos bianco и пуне, царящих в поднебесных вершинах Анд, но сам никогда в этих горах не бывавший, этот Хуан, получив приказание Адама, не колеблясь, приладил на плечи груз и отправился с товарищами на спасательные работы. Теперь пуна сбила его с ног. Ничего нет удивительного: высотомер показывал, что мы встретились на высоте 5400 метров, в местности, находящейся повыше самых высоких вершин в Альпах. Так высоко в горы он забрался впервые в жизни.

Мы разделяемся: доктор с Адамом двигаются вверх, чтобы еще сегодня вечером добраться до Кока, а я забираю Хуана и иду вниз.

Товарищи поднялись к Коку. То, что они за один день взяли такую высоту, нужно объяснить не только нашей отличной акклиматизацией в то время, но и их упорством. Доравский признался потом, что у него были серьезные опасения, выдержит ли Наркевич без соответствующего укола. Слова «выживет» доктор не употреблял.

Тысячу метров разницы в высоте мы с Хуаном преодолели быстро. К вечеру мы стояли уже над мореной. Здесь мы встретили оставленных заблаговременно мулов. Я немного неловко взобрался в седло. Хуан с восторгом рассказывал погонщику мулов — второму проводнику о своих высокогорных переживаниях. Слово «пуна» не сходило с его уст. Меня же радовало… обилие воды. При переправе через многочисленные ручьи я опускал лицо в воду и пил, пил, пил… Проводники смотрели с удивлением, крутили головами и, естественно, объясняли это себе, как новое проявление… пуны.

Поздним вечером добрались к лагерю. Освещенная палатка указывает на присутствие Стефанов. Они выходят нам навстречу и, едва я успел слезть с седла, подносят мне миску горячего супа. Может показаться, что это мелочь, не достойная упоминания. Нет, это не так. Она достойна упоминания во сто раз больше, чем громкие радостные крики приветствий, объятия и потоки нетерпеливых вопросов. Это жест дружбы, товарищеской заботы, хотелось бы сказать — жест людей гор, крепко связанных узами общего дела.

— А Кок? Все хорошо? — И потом сразу — Садись, снимай ботинки, покажи ноги…

Детальные расспросы начались потом, когда были уже основательно осмотрены ступни и пальцы, когда их растерли и покрыли мазью против обморожения, когда утолили первый голод и жажду; товарища и позволили ему растянуться на целой куче снятых с седел мягких овечьих шкур.

В этот момент все мы выглядели далеко не блестяще. Из-за чрезвычайной сухости воздуха, солнечной радиации и мороза кожа на лицах потрескалась и облезала клочьями. Рот был сплошной раной. Вывернутые губы распухли и болели. Болел даже кончик языка, покрытый сеткой мелких ранок. Видимо, это было вызвано дыханием через открытый рот. Глаза провалились и неестественно, лихорадочно блестели; глубоко запавшие щеки покрывала многодневная щетина. Через несколько дней, когда мы взвесились, оказалось, что каждый потерял от пяти до восьми килограммов.

Приведу некоторые цифры, которые могут сказать гораздое больше, чем самое цветистое описание. Покорение Аконкагуа с восточной стороны путем, который считали невозможным преодолеть, отняло у нас шесть дней, считая от выхода из базового лагеря, размещенного на высоте 3980 метров. Услугами мулов мы пользовались только до выступа морены, до высоты чуть больше 4000 метров. Оставшиеся до вершины три километра (по вертикали) преодолели за четыре дня. Что это значит? Мы шли сначала по прямой, потом поднимались по леднику, вырубая ступени в стеклообразной массе, пересекая многочисленные трещины и ледниковые стенки. Отыскивая дорогу, несли на спине не только снаряжение, необходимое для разбивки промежуточных лагерей (палатки, спальные мешки, резиновые подкладки, чтобы спать на льду, примус, горючее), но и недельный запас продуктов, страховочные веревки, измерительные инструменты и киноаппарат. Груз был очень большим и сильно замедлил темп продвижения. За четыре дня подъема мы разбили три промежуточных лагеря. Для этого нужно было найти и выровнять площадки, на которых можно поставить палатки, и т. д. А на следующий день снова все собрать, погрузить на спины и нести вверх. Все это требует больших усилий и отнимает много времени на высоте более 5000 метров над уровнем моря, а выше 6000 метров почти исчерпывает выносливость человеческого организма. В среднем, неся тяжелый груз, поднимались мы ежедневно более чем на 700 метров.