Винсент Эри - Крокодил

Сержант Лату сел спиной к начальнику на один из чемоданов, оторвал кусок от газеты, уже прочитанной мистером Смитом, и сделал себе самокрутку длиною в четыре дюйма. Покурив, он отдал ее гребцам, и те сразу повеселели. Но на всех одной самокрутки было мало.

— Простите меня, таубада, моего табака на всех курящих не хватит, — сказал сержант Лату, повернувшись к белому человеку. — Может, дадите им еще немножко?

— Но-но, сержант, они от этого станут много болтать, а грести будут плохо. Я хочу проплыть до темноты как можно дальше. Да и не заработали они еще себе табаку.

— Так точно, таубада.

Хэра, который был много старше остальных гребцов, затянулся несколько раз и передал самокрутку следующему.

— Белый человек ошибается, — сказал он. — Дай он нам табаку, нам бы стало хорошо, глаза бы у нас не слипались и мы бы начали грести быстрей. А вообще-то что мы ему, навесные моторы, что ли? Мы тоже люди, нас родили матери. Не надрывайтесь, братья, нам еще целый день грести.

Время от времени, чтобы поутихла боль в руках и плечах, гребцы менялись местами: те, кто сидел на левой стороне лодки, переходили на правую, а те, кто сидел на правой, переходили на левую. Почти все время гребли молча, слышно было только, как всплескивает вода. Качанье лодки убаюкало мистера Смита, и он уснул. Как обидно: он себе похрапывает, а они под палящим солнцем обливаются потом!

Хоири и Меравека, когда их посадили грести в лодке начальника патруля, подумали, что им повезло: груза в ней было куда меньше, чем в любой из остальных лодок. Ни тот, ни другой еще не знали, что именно их лодка задаст скорость, с которой придется плыть остальным.

Течение в Тауре было сейчас слабое, и гребцы молили бога, чтобы таким оно и оставалось. В спину дул, немного прибавляя им скорости, крепкий юго-восточный ветерок. На всех пяти грузовых лодках гребцы, чтобы заполучить помощь ветра, поставили и закрепили торчком по одному или по два кокосовых листа вместо паруса.

— Смотрите, друзья, впереди кокосовая пальма! — сказал Хэра. — Давайте остановимся и срежем для нашей лодки несколько листьев — те лодки уплыли уже вон как далеко вперед. Если не привяжем листьев, отстанем совсем.

Меравека сидел на носу и к берегу, на котором росла пальма, оказался ближе других. Лодка остановилась, он, схватив походный нож, встал и приготовился прыгнуть на берег. Толчок — лодка остановилась! Мистер Смит проснулся и подскочил как ужаленный, едва не свалив свой шезлонг за борт.

— Почему мы остановились? — закричал он рассерженно, таращась на гребцов заспанными глазами.

— Они хотят срезать кокосовых листьев, таубада, с листьями лодка пойдет быстрее, — объяснил сержант.

— Ну и чушь! Прямо как дети! Хоть бы раз повели себя как взрослые, просто для разнообразия! Поймите же: пока этот парень вскарабкается на чертову пальму, срежет эту дрянь и вы ее присобачите, пройдет добрых полчаса! Но этого мало: а что если ветер вдруг переменится или стихнет совсем? Драгоценное время идет к черту, мое время, время администрации, время, в которое я бы должен потеть как черт, чтобы просветить хоть немного вашу черную братию там, в дремучем лесу! Вам и так повезло, что вы гребете на лодке, где мало груза. А ну поплыли, и не сметь останавливаться, пока я не прикажу!

Мистер Смит козырьком приложил руку ко лбу и оглядел реку и оба берега. Корма последней из лодок впереди них скрылась за поворотом реки.

— Ну вот! — заревел он. — Теперь, обезьяны, гребите изо всех сил, догоняйте остальных!

И потом, сев снова, велел слуге подать обед.

— Ну, взялись, друзья! Не падайте духом! — громко сказал Хэра.

Лодка ринулась вперед, как огромный морской змей, преследующий добычу. Теперь она двигалась не плавно, а рывками.

— Так-то вот, сынки! — закричал Хэра. — Он человек такой же, как мы с вами, и он сидит и ест, а мы в это время гребем, и в животе у нас пусто. Кто сказал, что так должно быть?

Белый человек тщательно обглодал все куриные косточки до единой, а потом начал, напевая, облизывать пальцы. Плюх, плюх — кость за костью летели и исчезали в серой непрозрачной воде, и круги, разбегавшиеся от них, мигом оставались где-то позади, за кормой. Каждый раз как мистер Смит вытаскивал изо рта облизанный палец, слышался звук, похожий на тот, что издает цикада.

— Почему налил так мало чая, неполную чашку?

— Загляните в нее, таубада. там много, я налил полную.

— Загляни ты, идиот, горе-повар! Стоишь ты тех денег, что я плачу тебе? Ой едва то!

— А, вижу, таубада.

— Ну и что же ты видишь своими черными глазищами?

— Лодка качается — то поднимется, то опустится, вот чай и льется через край, — объяснил слуга.

Ладони Хоири были все в красных и желтых пятнах. Пот под мышками стал как мыльная пена. Он то и дело окунал руку в воду и совал мокрую ладонь под мышку, чтобы там перестало жечь. Раз-два, раз-два: движения его стали механическими, и казалось, что он будет повторять их вечно и уже никогда не остановится. Таким его видели другие, но тот Хоири, который их зрению был недоступен, поднимался сейчас по лестнице своей хижины. Кажется, Пятница плачет! Он заспешил. «Миторо, Миторо!» — позвал он, но никто ему не ответил. В руках у него связка рыбы, часть рыбы сушеная. Это не важно — женщина, которая только что родила, станет есть все, что похоже на рыбу видом или запахом. Поднявшись по лестнице, он разжал руку, связка упала на пол, и он пошел на цыпочках в комнату жены. Глиняного кувшина для воды на месте нет. Надо спешить, так громко Пятница не плакал еще никогда! Прыжок — и он уже в комнате около сына, подхватывает его и топчет огонь, который ползет по краю старого ворсистого одеяла. Надо осмотреть ребенка, не случилось ли с ним что-нибудь. Он прижал маленького Севесе к груди. «Господи, какой горячий! — прошептал Хоири. — Опоздай я чуть-чуть, и он бы уже сгорел. Я ей покажу, как бросать ребенка одного, пусть даже она идет за водой!»

Тут вода окатила его стушу. Он вскрикнул от неожиданности и передернул плечами.

— Это я плеснул, — сказал человек, сидевший за ним, — а то ты стал грести не в лад. Что с тобой, братец? Может, ты голодный? Или на тебя напал сон? Это я понять могу. Я тоже знал, что не увижусь с женой много недель, и начал трудиться еще вечером, когда только стали летать летучие мыши-шюдоедки, а закончил, когда в последний раз пропел дикий петух.

— То-то у тебя губы мокрые, — сказал с усмешкой Хоири. — Тебе повезло — ты смог сделать что хотел до того, как с женой расстался, а моя жена, как ты знаешь, только что родила. Наверняка тебе меня жаль.

— Да с чего это мне тебя жалеть? Сотни одиноких девушек только и мечтают о том, чтобы им смочили нутро. Неужели ты из тех, кто, женившись, после темноты и носа не высунет на улицу — боится, как бы девушки не отрезали у него свиные кишки?