Винсент Эри - Крокодил

Вечером к Хоири пришел дядя Аравапе, недавно вернувшийся из Порт-Морсби. В руке у него был сверток. Интересно, что в нем? Дядя еще ничего ему не подарил.

— Как мальчик? — спросил дядя Аравапе.

— Сейчас мать его кормит. Что это ты принес?

— На, посмотри сам.

Хоири разорвал бумагу.

— Ой, какие красивые полотенца — это, и это, и это! Маленькие, как раз для моего сына.

— Для него я их и привез, но только это вовсе не полотенца. Наверно, ты, когда года два назад был в Порт-Морсби, их не видел, белые люди называют их подгузниками.

— Но что ими делают? А, знаю — ими вытирают ребенка, если он испачкается.

— На-ка посмотри, — сказал дядя Аравапе и показал ему кусок газеты, где был нарисован ребенок в подгузнике.

— Ага, теперь понятно. До чего же умно придумали белые люди: когда ребенок в нем, он не перепачкает все вокруг.

Немного позже пришел Севесе. Во всем доме топился сейчас только один очаг, в комнате, которую ззнимала Миторо с новорожденным. Дров было припасено вдоволь, должно было хватить на всю ночь. Пришла тетя Суаэа — принесла большое блюдо, полное еды, для мужчин и маленький горшочек с едой для Миторо. Масоаре тоже принесла дочери поесть. Мужчины ели в сумраке и говорили о прибывшем в селение патруле. Недалеко от младенца, еще не получившего имени, стояла небольшая лампа-«молния», и все, на что падал ее свет, становилось красноватым. У головы младенца лежали требник и две бусины из четок.

Когда отец и дядя Аравапе ушли, Хоири лег на спину, подложил руки под голову. Тетя Суаэа взяла пустые блюдо и горшочек и ушла с ними к себе домой к своей семье.

Масоаре ела и говорила дочери:

— Теперь, когда у тебя есть такой хорошенький маленький мальчик, не требуй от мужа слишком многого. Я уже говорила тебе много раз, как будет стыдно его семье и твоей, если дети станут рождаться у вас один за другим и будут почти одинакового роста. Да ты, наверно, это видела — у нас в селении такое бывает. Что так получается, всегда больше виновата жена: стоит мужу вернуться домой поздно, как она начинает бранить его, корить за то, что он ходит на свидания с какой-нибудь молоденькой девушкой. Ну и что же тогда делает он? Конечно, остается дома вечер за вечером и вскоре уже места себе не находит. Чтобы не видеть снов, от которых он просыпается мокрым, он начинает снова спать с женой, хотя ребенок еще совсем маленький. И вот они оглянуться не успели, а жена уже опять беременная. Теперь понимаешь? Не подпускай больше его к себе, пусть живет как хочет и сам находит себе развлечения. Многие девушки будут рады принять и удовлетворить его.

Миторо ела и думала о том, что говорит мать. Многоженством у них в селении никого не удивишь, она сама знает с полдюжины таких семей.

Миторо посмотрела на младенца, потом на свою мать — та уже замолчала и шарила теперь в своей сумке, выуживая оттуда орехи арековой пальмы, известь и листья бетеля. Да что уж там говорить, мать, конечно, права.

— Но, мама, а что, если другая девушка забеременеет от моего мужа? Уж очень мне не хочется, чтобы у нас в доме появилась еще одна женщина — ведь мне тогда придется делить мужа с нею. Вообще-то, может, и неплохо было бы проверить, по-настоящему любит меня муж или нет, но что, если от него появится другой ребенок в животе у другой женщины?

— В нынешние времена, дочка, тревожиться об этом не стоит. Когда я была молодой девушкой, наказать мужа, который сделает такое, было некому. Родители и братья девушки просто говорили: «Ни для кого другого она из-за него теперь не годится, так пусть он на ней женится». Другое дело замужняя женщина. Как сейчас помню день, когда около места, где отец потом выстроил нашу хижину, забили до смерти дубинами Сиаривиту. Еще бы им не справиться — трое на одного! Но теперь женатого, от которого забеременела девушка, тащат в суд, и белые люди сажают его на два или три месяца в тюрьму, а когда он оттуда выйдет, ему приказывают давать незамужней матери еду, чтобы той было чем кормить ребенка, и этим все кончается. Ее родители и братья не смеют теперь заставлять мужчину на ней жениться. Теперь и женатого мужчину и неженатого за прелюбодеяние одинаково сажают в тюрьму, и смерть им не угрожает.

Хоири, человек, тело и дух которого сейчас пребывали в безмятежном покое, выспаться за ночь не успел. Не будь он такой тяжелый, теща перенесла бы его на постель, но это ей было не под силу, и она просто набросила на него одеяло, а уходя из хижины, закрыла поплотнее входную дверь.

Миторо уже пришла с утреннего купанья, куда она ходила вместе с другими молодыми матерями, и теперь жарила пойманную ею рыбу. Хоири все спал, но вот снова заскрипела дверь, и он проснулся.

— Ты все еще спишь? Вставай поскорее и умывайся, — сказал, удивленно глядя на него Меравека. — Мы с тобой, наверно, будем в строю последними. Начальник патруля вот-вот появится.

Все больше и больше людей становилось в строй, и шеренг от этого становилось тоже все больше. Хоири и Меравека стояли в восьмом ряду. В хижинах оставались только дети, старики, калеки и женщины.

Все смотрели не отрывая глаз на начальника патруля, который шел вдоль шеренги; следом за ним шли клерк, полицейский из патруля, местный полицейский и члены совета.

— Вот этот парень, по-моему, неплохой, с виду сильный, из него получится хороший носильщик, — сказал начальник и показал тростью на сына местного полицейского.

— Смотри, — сказал Хоири, — наш полицейский что-то говорит начальнику патруля, и тот кивает головой — видишь?

Клерк глянул в свою книгу, но ничего в ней не написал. Потом поднял глаза снова: начальник патруля уже показывал тростью на следующего в ряду. Сын полицейского, Совэро, как и Хоири, только что стал отцом.

Солнце заползло уже высоко на небо, а начальник патруля все еще выбирал носильщиков.

— Его не надо, — сказал местный полицейский, когда начальник патруля показал на человека в черной рами и черной фуфайке.

— Почему же это, интересно, он не может быть носильщиком? — недовольно спросил начальник.

— Вы знаете наши обычаи, таубада, — только что умер один из его близких родственников, а поминок еще не было.

— Ничего я не хочу знать! Похороните человека, а потом неделями оплакиваете. Умер — значит, все, пользы от него больше не будет. Я знаю одно: мое дело следить за тем, чтобы работа администрации шла гладко. Неужели не понимаете? Все это для того, чтобы развить вашу страну и чтобы вы стали цивилизованными людьми, стали жить лучше. Запиши его, клерк.

Севесе не отрывал от него взгляда — смотрел, как он приближается к Хоири.

— Вот это парень! Молодой, мускулистый — такой один понесет целый сундук — сказал начальник патруля и показал на него тростью.