Кэтрин Валенте - Сияние

Но её пальцы — о да, пальцы Клотильды Шарбонно! В монохромном королевстве «Вираго» пальцы Клотильды являли собой радугу. Она ничего не могла с этим поделать; она покрывала себя серебристым гримом, как и все мы, но к концу дня он всегда стирался и начинали проглядывать её истинные цвета: шафрановый и розовый, мшисто-зелёный и бледно-голубой, сиреневый и лимонно-жёлтый.

Понимаете, мисс Клотильда была колористкой. У Перси их была целая толпа, настоящая армия, честное слово. Запасливый как белка, он выделил им огромный серый павильон, где они вручную раскрашивали каждый кадр какого-нибудь опуса, который ему невыносимо было воплотить всего лишь в чёрно-белом цвете. Плёнки — странные создания. Цвета ложатся поверх изображения, точно порывистые любовники, неспособные по-настоящему проникнуть в непроницаемый серебряный мир отцовской души. Вампиры из «Похищения Прозерпины» утопали в завихрениях красного. Трепещущие ангелы из «Трисмегиста» были персиково-золотыми, а их дымчатые шлейфы — призрачно-зелёными. Пальцы Клотильды насквозь пропитались ядовитыми чернилами. Все воды Марса не смыли бы эти проклятые пятна. Она начала носить перчатки, когда переехала в особняк (разумеется, чёрные), но я видела её секрет, когда она укладывала меня спать, поскольку ребёнку нужно человеческое прикосновение, а не шкура, пусть и очень хорошей выделки.

Итак, после того как все самые достойные инженю Луны отведали пирожных Персиваля Анка, попробовали его чай и одарили его восклицаниями о том, до чего особенная красота, ум и нрав достались малышке, Перси вытащил двадцатидвухлетнюю колористку из своего павильона, накинул ей на плечи горностаевые меха и усадил в детской, которая сверкала и блестела, как новогодняя ёлка, поскольку каждую поверхность покрывал слой серебра, стекла, белил и блёсток. Всё потому, что она была лучшей художницей из всех, кого он встречал. Потому что она любила выпить и сыпать крепкими словечками, хоть и выглядела девушкой, которая на такое совершенно не способна. И потому что она сказала, что никогда не смотрела ни один его фильм в кинотеатре, поскольку все их уже видела, когда они текли под её руками кадр за кадром, и истории, которые она сочиняла мысленно, ей нравились больше тех, которые могли бы сообщить титры с диалогами. «Заполни её, как новый кадр, — прошептал Перси Клотильде. — Сделай её красной, зелёной и персиково-золотой. Нарисуй женщину, которой она станет, вокруг ребёнка, которым она является, словно контур цвета индиго вокруг серого силуэта. Сделай так, чтобы она соскочила с экрана в лучших цветах, какие когда-либо видел реальный мир».

В конце концов Клотильде наскучило раскрашивать Анков, целлулоидных и плотских, оставаясь при этом анонимной. Я не могу её винить. Она покинула нас после премьеры «Грандиозной загадки мистера Бергамота». Не могу даже представить себе, какой железной волей надо было обладать, чтобы самой бросить моего отца. Сказать ему «нет». Последние слова, которые она сказала мне в той детской, похожей на зеркальный шар, даже не были её собственными словами, но только их я и помню, из всего, что она мне говорила. Это была цитата из «Мистера Бергамота».

[Голос СЕВЕРИН становится мягким и усталым, растворяется в марсельском акценте Клотильды.] «Выше нос, рыбка-ёжик. Просто набери воздуха, сделайся больше размером, чем твоя печаль — испугай её, пусть бежит прочь. Только так и можно жить в этом ужасном старом океане».

Забавный факт о Клотильде. Она снова вышла замуж — много времени для этого не понадобилось. За художника-постановщика из Баттерси, связанного кабальной сделкой со студией «Оксблад». Практически каждый лес, звёздное небо и вересковая пустошь, какие вам случалось видеть, сделаны им, не считая тех, которые нарисовала она после того, как присоединилась к его контракту. Его звали Феликс Сент-Джон.

[СЕВЕРИН протягивает руку за пределы кадра и вытаскивает оттуда ЭРАЗМО СЕНТ-ДЖОНА. Он тактично присаживается на ручку навигаторского кресла, двигаясь с грацией, которой такие крупные мужчины обычно не обладают. Он её целует; они широко улыбаются друг другу.]

На какой матери ты остановилась?

Только закончила с нашей. Но я уже разобралась с Мэри и Адой. Все успело немного запутаться к этому моменту.

Ага, значит, следующая — Амаль, верно? Номер четыре.

Королева тигров. Приятно, что ты помнишь.

[Протягивает руку и заправляет прядь волос ей за ухо.] Я знаю историю твоей жизни от и до. Это как двенадцать дней Рождества [28] «Двенадцать дней Рождества» (The Twelve Days of Christmas) — английская народная рождественская песенка. В песне перечисляются подарки, полученные от возлюбленного или возлюбленной, при этом в каждом новом куплете сперва повторяются подарки из предыдущего, а затем к ним добавляется что-то ещё. По одной из версий, песня восходит к старинным играм на запоминание; по другой — каждый из подарков символизирует нечто религиозное (к примеру, горлицы обозначают Ветхий и Новый Завет), а песня в целом предназначена для запоминания катехизиса. Иными словами, Эразмо хочет сказать, что знает историю жизни Северин как «Отче наш». . Пять золотых колец, четыре певчие птицы, три французские курицы, две горлицы и Амаль Захара, Королева Тигров.

Она была укротительницей в «Венерианской деве». Ростом почти с тебя.

Когда ты увидела Амаль впервые, она вела шестерых тигров на съёмочную площадку, одетая как принцесса кальмаров, чтобы можно было управлять животными и не казаться при этом неуместной в кадре. У неё была корона из щупалец и звёзд. Альфа-тигра звали Глостер.

Мне было двенадцать. Она позволила мне проехаться домой на его спине. Его шерсть была, как щётка для дымохода, и он облизал мне всё лицо.

Твой отец полюбил её эгоистично в кои-то веки — ради себя самого, ради неё, — и они были счастливы. Тигры переехали к вам домой. Она отказалась перекрашивать их шкуры.

Они всем в «Вираго» постоянно мозолили глаза своим дерзким оранжевым цветом.

И ещё вороны. И попугаи, каждый из которых умел произносить одну строчку из Чехова, но больше ничего. Свора чёрных медведей; четыре павлина; два питона; олень-альбинос; комодский варан; несколько рысей; семь пони и ручной престарелый кенгуру.

У каждого имелся какой-то изъян. Олень-альбинос, дряхлый кенгуру, один из медведей был одноглазым… Который?

Гонзало. У Тринкуло задняя лапа была раздроблена в ловушке.

Павлины были глухими. Питоны страдали от экземы. У половины воронов были сломаны крылья, а другая половина всё время имитировала детский плач. У Глостера был больной желудок, и он мог есть только измельчённое в кашу мясо, смешанное с молоком — этим Амаль его кормила с рук трижды в день.