Рафаэль Лафферти - Лучшее [Сборник фантастических рассказов]

И он нашел такую. Ее звали Блонди Фаркуар, хотя она была очень смуглая и черноволосая. Они отправились в путь рано утром, чтобы сегодня или спустя целую жизнь добраться до Леса за Пределами Мира.

— Но это же совсем недалеко, — говорила Блонди (она была оратор). — Мы уже вечером будем там. Заснем прямо в Лесу, в сени знаменитых Разбойников. Ах, утро, смотри, какое оно чудесное! Только на прошлой неделе наверху было видно голубое пятно, прямо как дырка в небе. Может, и мы ее увидим.

Но они ее не увидели. Голубые (или даже усыпанные звездами) дыры очень редко появлялись в мутно-сером оранжерейном небе Города. Всемирная Воля обеспечивала все пропитание, но воздух был мутный и липкий. От полюса до полюса одинаково тепло, одинаково плодородны полоски суши и воды, и от всего этого слегка подташнивает.

— Беги, Уильям, беги навстречу утру! — крикнула Блонди и побежала, а Уильям поплелся за ней. Блонди не страдала утренней тошнотой, как большинство жителей мира — расовые различия еще не до конца стерлись. Но Мир находился в движении. Где-то внизу установили гигантскую мембрану и заточили древний океан между ней и огромной твердью Геены-земли. Но монстр-океан бился, рвался на свободу и все никак не мог утихомириться: он оставался прежним старым Левиафаном.

Вдоль всех улиц Всемирного Города тянулись узкие полоски пухлой невероятно плодородной земли и такие же узкие канавы с водой. В соленой воде бултыхались рыбы и угри, кишели черепахи с черными панцирями и клубился сине-зеленый планктон, такой плотный, что по нему можно было ходить. В пресной воде плавали пресноводные рыбы, черепахи и змеи, а порой эта вода казалась почти твердой из-за обилия водорослей. В смешанной воде теснились упитанные креветки и обитатели бывших рек. После воды опять шла полоса земли, за ней — канава с химической жидкостью, где люди растворяли время от времени себя и всякий ненужный хлам, и откуда потом можно было экстрактировать множество полезных веществ. Дальше — опять полоски земли, а за ними — здания очередного квартала, не слишком большого, как и везде в Городе. Лодки плыли по странным каналам-эстакадам, над ними вздымались бесконечные мосты, и все это — среди калейдоскопа волнующихся вод и возбужденной земли. Все привычное, но такое разное.

— Двух вещей похожих не найдешь! — радовался Уильям, его утренняя дурнота прошла. — Все разные и всё разное в этом мире, который невозможно обойти за целую жизнь. Чудеса здесь никогда не кончаются!

— Уильям, послушай, мне надо тебе кое-что сказать, — перебила его Блонди.

— Скажи мне, Блонди, что находится за Лесом за пределами Мира, ведь Мир нескончаем?

— Мир за пределами Леса — вот что находится за Лесом за пределами Мира, — объяснила ему Блонди. — Если ты хочешь попасть в Лес, тогда пошли. Но, пожалуйста, не расстраивайся, если он покажется тебе не таким уж величественным.

— Как это не таким? Я — Уильям Моррис. Мой тезка придумал название этого Леса и его внешний вид тоже.

— Твой тезка придумал… э-э-э… дизайн не только леса, но и кое-чего еще, — сказала Блонди.

Почти то же самое говорил Уильяму вчера смотритель! Что бы это значило?

Они подошли к большому измельчительному комбинату на Двадцатой улице и остались там на час поработать.

— Ты не понял меня, да, малыш Уильям? — спросила Блонди.

— Почему же, я понял. Я понимаю, что все везде разное. И мне этого достаточно.

— Да, наверное, тебе этого достаточно. — И Блонди грустно вздохнула (на измельчительном комбинате измельчали тех горожан, кто уже состарился).

Они зашагали дальше по улицам и переулкам бесконечного Города. Прошли Двадцать Первую улицу, Двадцать Вторую и Двадцать третью. Даже писатель не смог бы описать все те чудеса, что встретились им на пути. Ведь кругосветное путешествие — самое настоящее волшебство.

На Двадцать третьей улице шумел карнавал. Пляски, сказки, краски, маски, распахнутые глазки. Гости карнавала как раз относились к последней категории, что, впрочем, было совсем неплохо. Музыка играла очень громко, даже когда предполагалось исполнять менуэт или еще что-то допотопное. Там был даже рожковый музыкальный инструмент, который издавал звуки с помощью самого настоящего пара. Были лотки, где продавали гамбургеры — над ними витал чудесный аромат чеснока, и неважно, что гамбургеры делались из сырья с измельчительного комбината, смешанного с фаршем из водяных лилий. Здесь играли в азартные игры, здесь были кабинки для поцелуев и комнаты для объятий, аттракционы и колеса удачи, алкогольные и сероводородные бары, мини-бордели и стенды, в которых под тентами из ракушечной ткани красовались уроды и падшие женщины.

Неужели кто-то может чувствовать себя слишком старым для карнавала? Тогда пусть объявляет себя стариком и отправляется на измельчительный комбинат.

Но вперед! Если хочешь обойти Всемирный Город за одну жизнь, не стоит задерживаться на одном месте. На Двадцать Четвертой (или то была Двадцать Пятая?) теснились увеселительные заведения, чуть дальше громоздился «Приют Кошечек». Вволю наевшись и нагулявшись по салунам и борделям, плутая меж завлекательных витрин с выставленными там девушками, можно было пойти и сладостно помяукать вместе с кошечками в Приюте, построенном в форме пчелиных сот. Блонди отправилась туда часок поработать: ее там отлично знали, и она пользовалась большой популярностью.

Но снова вперед! Во Всемирном Городе все такое разное, и чем дальше — тем интереснее.

Район Двадцать Седьмой и Двадцать Восьмой улиц — средоточие ночной жизни Города, именно здесь находятся все знаменитые кабаре. Голову кружит запах джина, прошлое и настоящее сплетаются вместе, даря невнятные ожидания и всепоглощающую ностальгию. Здесь так же шумно, как на площади «Вестсайдской Истории», и так же просто, как во «Всякой всячине» и «Подушечном Дворце», по-плотски жарко, как в борделях, но более мило, чем в «Приюте Кошечек». Да, пожалуй, это было самое волнующее место из всех, что Уильям повидал во Всемирном Городе.

Но почему-то его охватило странное чувство пустоты и разочарования. Эта кульминация была вовсе не той кульминацией, которую он ожидал. Получается, сосредоточие ночной жизни — и есть самое важное в Городе? А как же тогда Лес за пределами Мира?

Возможно, Уильям немного вздремнул, утомленный радостями плоти и непонятной грустью. Можно было бы еще много говорить о том, что он чувствовал и что делал, но будем кратки: глаза его закрылись, и голова склонилась.

Но Блонди растормошила его и потянула в лес — ведь ночь еще даже толком не наступила.

— Всего лишь квартал, один лишь квартал, — напевала она, — и ты будешь там, где мечтал оказаться!