Римма Кошурникова - Тропы «Уральского следопыта»

— За что? — спросила Инна.

— За умение огрызаться, разумеется, — не очень вежливо объяснил Петр Панфилович.

— Хам, — сказала она и отвернулась.

— Вот, — разозлился вдруг Петр Панфилович. — Не успел слова сказать, а тебе уже ярлык. Хам! Да если я «заяц», то по несчастному случаю. И вообще, — выбрался он в проход, — я обращаюсь в официальном порядке, — он взял Таню под руку — предоставить мне в самолете другое место. Убежища прошу. От этой особы…

— Если хотите, — сказала Таня, сдерживая улыбку, — я провожу вас на диван. Там, в хвосте, у нас…

— В хвосте? — переспросил Петр Панфилович. — Покорнейше благодарю. Я никогда не был в хвосте, поэтому и живу всегда с премиями. И вообще — я сам найду место, — решительно отодвинул он бортпроводницу с дороги.

Но тут на его пути встал майор. Он уже успел разобраться в своей ошибке, выглянув в иллюминатор еще раз: горел не четвертый, а третий двигатель, от него и шел тогда дым, но сейчас пожар летчики потушили, а двигатель, естественно зафлюгировали. Значит и на левой плоскости та же картина — зачем все это видеть пассажирам? Сидеть надо на местах и ждать посадки.

— Постой, товарищ. Я кое-что в авиации понимаю и знаю, что ходить по самолету в полете запрещено.

— Как так? — удивился Петр Панфилович. — А если я, к примеру, в туалет?

— Пожалуйста, — указал майор на дверь за его спиной. — Вы у него и стоите.

— А я хочу посидеть на диване! — повысил голос Петр Панфилович. — Мне, может, здесь душно.

— Вот ваш диван, — подтолкнул майор Петра Панфиловича к его же креслу.

— Но зачем так, — мягко остановила майора Таня. — Если товарищ хочет на диван, я его провожу.

Майор посмотрел на бортпроводницу… «Глупая ты девчонка!» И сказал с плохо скрываемым недовольством:

— Я бы не советовал устраивать по самолету хождения.

И сел на свое место. А Петр Панфилович в сопровождении Тани пошел в первый салон.

Проходя через кухню, Таня заметила, что Людмила Николаевна стоит все в той же напряженной позе у телефона.

— A! — воскликнул Петр Панфилович, просияв, но Людмила ожгла его таким злым взглядом, что он нырнул сквозь шторы в первый салон, забыв попросить положенный даже «зайцам» стаканчик нарзана.

Людмила вынула из гнезда телефонную трубку и сказала:

— Командир! Есть будете? Курица остыла…

Выслушала ответ и заткнула трубку на место.

— Готовить им обеды? — спросила Таня.

— Не хотят.

— Но ведь они так давно…

— Если не хотят — что я поделаю? Займись-ка лучше пассажирами. Много неспящих?

— В первом салоне человек пять-шесть.

— А во втором?

— Сейчас посмотрю.

Таня отбросила штору, сделала шаг и отступила: перед ней стояли Петр Панфилович и солдат.

— Я с товарищем солдатом сменялся местом, — сказал Петр Панфилович. — У него тоже первый ряд, только место у окна. Но, я думаю, не продует? — рассмеялся он.

А когда солдат скрылся за шторой в первом салоне, уточнил:

— Солдат — человек дисциплинированный. Говорю ему: «Товарищ рядовой, вас требует на первое «в» товарищ майор!»

Таня рассмеялась:

— А вы, оказывается, находчивый!

— O! — обрадовался Петр Панфилович, усаживаясь на контейнер с подносами. — Находчивость — мой стиль. Меня, если говорить от сердца, надо бы еще в колыбели назвать Находчивым. А нарекли — Веселым, Петр Панфилович Веселый, будем, девочки, знакомы. А выпить у вас по такому поводу не найдется?

23 часа 40 мин.

Свердловск, командно-диспетчерский пункт Кольцово

«Уже час… Целый час висят на двух движках. Неужели ЦДС не может найти полосу в Сибири? Что они там думают, чиновники от авиации? Целый час! Отец после каждого трудного рейса возвращается все больше и больше седой… Как они идут — на двух двигателях? На нервах. Отец сойдет на землю совсем белым… Если только сойдет…

Отец был для меня самым дорогам человеком на свете. Есть, а не был, — поправил себя Виталий. — Сядут, конечно, сядут!» — Щелкнул тумблером:

— Роза? Витковский. Какая высота теплого фронта на траверсе Тюмени? Ну, облачности… Шесть километров? Не обойти… Нет, это я не тебе.

«На какой они сейчас высоте? Крылов, наверное, знает, но как его спросить? И так все время косится и кружится вокруг — того и гляди уберет с пульта. Тем более сейчас, когда у него «на шее» сам начальник управления Ивановский. И еще куча начальства — все приехали. А что толку? Лучше бы давили на ЦДС, чем на него…»

Щелчок тумблером…

— Тюмень? Привет коллега! Там к тебе приближается 75410. На двух идут. Знаешь?

— Знаю, приказано принять по особой. А что?

— Связи пока нет?

— Что ты! Он еще за Тобольском.

— А тобольский РД докладывал?

— Не взял еще, васюганский пока ведет. Все?

Виталий понял: уже перебрал время.

— Все. Как войдет в твою зону — сообщи…

Вернул тумблер на место и повернул голову. Рядом стоял Крылов.

— Сейчас Ивановский разговаривал с Москвой, — сказал Крылов. — ЦДС решило в случае чего дать команду на запуск выключенных моторов.

— Они же сгорели!

— Да нет, кажется. Если бы сгорели… Что они там, в ЦДС, сумасшедшие, запускать сгоревшие? Слушай, не подменить тебя?

— Зачем? Я — в порядке. — Виталий схватил с пульта пачку сигарет, вырвал зубами одну, щелкнул зажигалкой и протянул пачку Крылову — все в одно мгновение: — Берите!

— Ты как фокусник, — сказал Крылов, вытаскивая сигарету. Размял, прикурил от зажигалки Виталия и указал на селектор: — С Тюменью выяснил? Где они?

— Пока в зоне Васюгана.

— Понятно… Я ведь летал с твоим отцом. Давно еще, во время войны. На «пешке» [20] Пикирующий бомбардировщик Пе-2 летали, он был у меня радистом. Потом, после демобилизации, летали с ним на Ли-2. А потом нас с ним списали на землю.

— Это я знаю, — ответил Виталий. — Вы неудачно сели.

— Ага, — качнул головой Крылов. — Сажал-то машину я, а время тогда было другое — не чета нынешнему. Сейчас, глядишь, выкатился при посадке за полосу — прокол в свидетельстве, выговор, талон вырежут, премии лишат. Это сейчас самолетов больше, чем летчиков. А тогда — каждая машина на учете. Выставили нас с Геннадием Осиповичем с работы — куда податься? Меня, как командира, взяли в диспетчеры, а ему куда? Вот и удивил всех: в тридцать три года — курсантом в училище! На штурмана…

— А нас он еще сильнее удивил, — рассмеялся Виталий нервным, каким-то всхлипывающим смехом я уткнулся в экран локатора. — Вдруг видим — засел за учебники. Мать говорит: «Тебе уже сорок три. Опять в курсанты?» — «Опять», — отвечает. «Да над тобой все мальчишки смеются — сколько можно в учениках?» — говорит мать. «А на меня, — отвечает он ей по-одесски, — лишь бы авиация не смеялась…»

— Это когда он на первый класс готовился? — спросил Крылов.