Римма Кошурникова - Тропы «Уральского следопыта»

Г л а в н ы й: Да, но и порты посадки и отправления!

П а в л о в: Ясно. Секунду!

Ищет взглядом на пульте селектора клавиш «Восточный сектор», нажимает.

— Александр Иванович!

С помощью главного конструктора и шеф-пилота Павлов пытался понять, что же случилось на самолете.

Г л а в н ы й: Вам не приходилось, Арсений Михайлович, во время испытательных полетов обращать внимание на негерметичные отсеки? Вот вы сели, только что были на высоте восемь тысяч метров, за бортом — минус сорок, а сели — температура в плюсе. Тепло…

Л е т ч и к: Сколько угодно! Вся машина мокрая от пота!

Г л а в н ы й: От росы, вы хотите сказать… Но это снаружи. А меня интересуют отсеки с агрегатами. Летчик: Какие?

Г л а в н ы й: Где коммутационные коробки электросхемы.

Л е т ч и к: Ясно!

Г л а в н ы й: Там вы не замечали конденсата сразу после приземления?

Л е т ч и к: Не могу положиться на память… Мы ведь испытывали Ил-18 лет пятнадцать назад, верно?

Г л а в н ы й: Все это верно, но и машина-то модели «Б». А тогда мы еще ставили коммутационные коробки негерметичные… Как мои очки. Представляете, на контакты электросхемы выпала роса — замыкание! …Вы не узнали… Простите, это я ЦДС…

П а в л о в: ЦДС, первый!

Г л а в н ы й: Я говорю, вы не выяснили, в этой машине электросхему при ремонте оставили прежней или модернизировали?

П а в л о в: Секунду! — Щелкает тумблером; пригибается к микрофону и отдает приказ четким, не терпящим возражений голосом: — Свердловск! — Особой срочности. Меняли ли на самолете при ремонте электросхему?

Д и с п е т ч е р: Господи, как я это узнаю? На каком заводе?

П а в л о в: Это должен знать главный инженер авиатехнической базы порта!

П а в л о в (главному): Значит, вы хотите сказать, что пожара на самолете не было?

Г л а в н ы й: Я это могу лишь предположить. Кстати, а ведущего инженера по самолету не нашли?

П а в л о в: Нет дома. — И через паузу: — Выходит, можно запустить аварийные двигатели?

Г л а в н ы й: Дорогой мой, двигатели залиты противопожарной жидкостью.

П а в л о в: Ясно. Запускать нельзя?

Г л а в н ы й: Как вам сказать… Очевидно, баллоны у них заправлены жидкостью «три с половиной».

П а в л о в: Ясно. Запускать можно?

Г л а в н ы й: Видите ли, при пожаре жидкость «три с половиной» впрыскивается внутрь двигателя, в масляную ванну…

П а в л о в: Запускать нельзя?

Г л а в н ы й: Вообще-то жидкость, сами понимаете, с одной стороны, низкотемпературная, масло может застыть…

П а в л о в: Ясно!

Л е т ч и к: Масло на этой высоте и так застынет!

Г л а в н ы й: Правильно. Все зависит от того, сколько времени прошло и какая температура за бортом.

П а в л о в: Прошло около часа.

Г л а в н ы й: Вот видите! А температура воздуха за бортом минус пятьдесят. При таких условиях запуск двигателя очень осложнен, боюсь — невозможен. В инструкции мы вообще категорически запрещаем запуск двигателя в воздухе, если температура его масла ниже минус пяти…

П а в л о в: Это особый случай! Самолет идет на снижение, мощности не хватает…

Г л а в н ы й: Я понимаю, понимаю. Если бы этот случай был не особым… И все же без решающего эксперимента…

П а в л о в: Ясно! Товарищ шеф-пилот, сколько вам потребуется времени на испытательный полет?

Л е т ч и к: Но я же дома, а не на аэродроме! И экипаж…

П а в л о в: Ясно. Что должен делать экипаж?

Л е т ч и к: Повторить ситуацию аварийного самолета…

Г л а в н ы й: Эксперимент можно провести и на одном двигателе — зачем рисковать машиной?

П а в л о в: Ясно. Нужна машина. Не обязательно модели «Б»?

Г л а в н ы й: Конечно, нет. Где вы ее найдете? Во всем Аэрофлоте их осталось, наверное, пять-шесть…

П а в л о в: Секунду! — Переключается на канал свердловского диспетчера: — Выяснили?

Д и с п е т ч е р: Да. В АТБ утверждают, что на этой машине электросхема осталась без изменений.

П а в л о в: Зафиксируйте ответ в журнале. — В микрофон селектора, главному конструктору: — Схема на аварийном не менялась. Можно запускать?

Г л а в н ы й: Дорогой мой, вы хотите повесить на мою шею сто душ? Я не могу дать рекомендаций без эксперимента.

П а в л о в: Хорошо. Не обрывайте связь. — Берет трубку телефона министра: — Товарищ министр! Требуется испытательный полет — опробовать в воздухе запуск двигателя, залитого противопожарной жидкостью. Разрешите взять рейсовый самолет?..

23 часа 26 мин.

Кухня самолета № 75410

Узнав от Невьянцева, что они идут на двух двигателях, Людмила оцепенела. Она догадывалась: летчики от нее что-то скрывают, сказали полуправду, на самом деле положение гораздо хуже. Но что они могли от нее скрывать?

Самое страшное в воздухе — пожар. На собраниях проводников нередко говорят о всяких ЧП — по долгу службы, а еще больше пересказывают где-то и от кого-то услышанное.

Людмила понимала: надо выйти в салон и незаметно, как это сделал Невьянцев, выглянуть в иллюминатор. И все станет ясно: если Невьянцева интересовали моторы, то они горят. «Но… — Людмила достала из кармашка жакета зеркальце, — не выходить же с такой перепуганной рожей в салон».

Она гордилась своей стойкостью к «морской болезни», она и в самом деле, на удивление даже летчикам, сносно переносила самые жестокие болтанки. А теперь, вцепившись в край буфета, чувствовала, как к горлу с каждым толчком пола, неудержимо уходящего из-под ног, подкатывает противная, удушливая тошнота.

— Татьяна! — крикнула она, не в силах оторваться от буфета: уходит, уходит из-под ног дюралевый пол…

Она не успела вытащить из ящика гигиенический пакет, и Татьяна, изумлена взглянув на своего бригадира, бросилась к аптечке, схватила флакончик с нашатырным спиртом, вату…

— Уйди! — крикнула на нее Людмила. — Иди в первый салон — вызывают!

Таня все с там же изумлением во взгляде и нашатырным тампоном в руке вышла в первый салон. Зеленая кнопка горела над первым рядом.

— Я слушаю, — подошла Таня. — Вы вызывали?

— Да, да! — быстро повернулся к ней тот самый «заяц». «И костюм-то у него заячьего цвета, — усмехнулась Таня, — серый». — Это я вызывал. Понимаешь, миленькая, — поднялся он, — горло пересохло, а в Аэрофлоте, я слышал, даже «зайцам» воду дают. Верно?

— Верно, — рассмеялась Таня.

— А это что? — увидел Петр Панфилович в руках у бортпроводницы вату. — Фу! — вдруг услышал он резкий запах аммиака. — Так вы, милая, решили, что мне дурно? Ха, это мне дурно, вы обратили внимание? — повернулся он к своим соседям. — Нет, я подозреваю, что эту ватку она несла тебе, Ниночка…

— Инна, боже мой! — с нотками раздражения поправила его девушка. — Вы меня так переименуете, что придется менять метрику…

— Ну, — с сомнением сказал Петр Панфилович. — Тебя переименуешь, пожалуй. Таких, как ты, в нашей системе снабжения к орденам представляют.