Пол Андерсон - Нелимитированная орбита [Сетевая компиляция из разных изданий]

— Надеюсь, вы не собираетесь пустить их щенков в наши школы? — возмутился Дайлоло.

— Уверяю вас, блох у них нет, — сказал Свобода. — Единственное, чем они могут заразить, так это некоторой оригинальностью. Но я не столь радикален. Хотя мое предложение достаточно радикально для того, чтобы нуждаться в одобрении всего Совета. Я хочу возродить старую систему бесплатного всеобщего образования.

После того как стих изумленный ропот — а стих он потому, что Свобода не обращал на него внимания, — Советник по психологии продолжил:

— В измененном виде, конечно же. Я не намерен загонять за парты безнадежные 75 процентов населения. Пускай живут и радуются по-своему. Нам ничего не стоит придумать условия приема, способные оградить школы от наплыва нежелательных элементов. Главное, чего я хочу, — это издать декрет о том, что среднее образование отныне будет финансироваться правительством, а потому обязано соответствовать официальным требованиям. Что означает — моим требованиям. Ремесленные училища, академии, монастыри и прочие полезные или безвредные учебные заведения я не трону. Но школы, проповедующие конституционалистские принципы, скатятся на плачевно низкий уровень. Я выгоню оттуда всех учителей и поставлю на их место преданных, но туповатых госслужащих.

— Поднимется шум, — предупредил Дайлоло.

— Да. Но не очень громкий. Конечно, родители будут против. Но что они смогут нам предъявить? Государство в приступе великодушия решило снять бремя платы за учебу с усталых родительских плеч (откуда оно возьмет деньги — это уже другой вопрос) и позаботиться о том, чтобы детей должным образом учили и адаптировали к общественной жизни. Если родителям непременно захочется внушить детворе свои нелепые идейки — на здоровье, пусть проповедуют по вечерам и выходным.

— Ха! — обрадовался Чандра. — Много они так напроповедуют!

— Вот именно, — согласился Свобода. — Философию нужно впитывать день за днем. Ее не усвоишь за час вечерней лекции из уст усталого папаши, особенно если тебе не терпится пойти погонять мяч. Одноклассники-неконституционалисты начнут высмеивать твои странности, а родителям вряд ли удастся добиться народной поддержки. По таким поводам революции не начинаются. Мы почти буквально убьем конституционализм в колыбели.

— Вы еще не убедили нас, что нам вообще имеет смысл пачкаться с этим убийством, — сказал Новиков.

— Я знаю, в чем причина, — мстительно проговорил Ларкин. — Сын мистера Свободы — конституционалист, вот вам и причина. Десять лет назад Советник порвал с ним отношения, и с тех пор они даже не разговаривают.

Глаза у Свободы побелели. Он вперил их в Ларкина и застыл. Ларкин заерзал, нервно теребя в руках карандаш, посмотрел в сторону, посмотрел назад и утер с лица испарину.

Свобода не отводил взгляда. В зале стало очень тихо — во всех залах, разбросанных по всему земному шару.

Наконец Свобода вздохнул.

— Я представлю вам и подробности, и их анализ, господа, — сказал он. — Я докажу, что конституционализм несет в себе семена социальных перемен, причем перемен радикальных. Вы хотите повторения атомных войн? Или хотите, чтобы буржуазия окрепла еще больше и попыталась заполучить голос в правительстве? Звучит не так угрожающе, конечно, но, уверяю вас, для Блюстителей это конец не менее верный. А теперь, дабы обосновать свое утверждение, я начну с…

Адрес, данный Тероном Вулфом, привел Коффина на пятидесятый этаж некогда престижного дома. Джошуа Коффин помнил, как сто лет назад это здание одиноко возвышалось посреди деревьев и только грязное облако на востоке напоминало о близости города. Но теперь город поглотил здание, окружив его дешевыми пластиковыми коробками жилых домов. При жизни следующего поколения дом окажется на Нижнем уровне.

— Как бы там ни было, — сказал Вулф, — а я прожил здесь всю жизнь и испытываю сентиментальную привязанность к этим стенам.

— Простите? — удивился Коффин.

— Наверное, космолетчику трудно такое понять, — улыбнулся Вулф. — Да и большинству богатых граждан тоже. Они теперь заделались кочевниками почище вас, капитан. В наши дни только Блюстители, имеющие родовые поместья, да самые задрипанные голодранцы, слишком нищие, чтобы переселяться, помнят о своих корнях. — Вулф погладил бородку и язвительно добавил: — Помимо всего прочего, нынче не так-то просто найти подходящее жилище. Население Земли увеличилось вдвое с тех пор, как вы ее покинули, капитан.

— Я знаю, — более резко, чем намеревался, ответил Коффин.

— Но входите же!

Вулф взял капитана за руку и провел с террасы в старинную гостиную с широкими окнами, массивной мебелью и деревянными панелями (не исключено, что настоящими). Книжные полки уставлены фолиантами и микрофильмами, на стенах — потрескавшиеся от времени картины, писанные маслом. Жена торговца, простоватая и выглядевшая на все свои пятьдесят, поклонилась гостю и ретировалась на кухню. Неужто она и вправду сама готовит? Непонятно отчего, но Коффина это растрогало.

— Садитесь, пожалуйста. — Вулф махнул в сторону неказистого потертого кресла. — Древнее, но весьма функциональное. Если только вы не предпочитаете, по теперешней моде, сидеть по-турецки на подушках. Даже Блюстители начинают находить это элегантным.

Конский волос зашуршал под тяжестью Коффина.

— Хотите сигару?

— Нет, благодарю. — Почувствовав излишнюю категоричность своего ответа, Коффин попытался объясниться: — Люди моей профессии обычно не имеют такой привычки. Видите ли, в межзвездном полете массовое соотношение примерно девять к одному… — Он осекся. — Извините, я не собирался утомлять вас деловыми разговорами.

— Но я ничего не имею против. Затем я вас сюда и пригласил, прослушав вашу лекцию. — Вулф взял из ящичка тонкую сигару. — Выпьете что-нибудь?

Коффин согласился на глоток сухого хереса. Херес оказался настоящий и, без сомнения, баснословно дорогой. Жаль переводить такое добро на человека с неразвитым вкусом, вроде него. Но, с другой стороны, Господь недвусмысленно высказался насчет греха потворства праздным желаниям плоти.

Космолетчик посмотрел на Вулфа. Торговец был дородный, вальяжный, крепкий для своих лет, с аккуратной вандейковской бородкой. Широко расставленные глаза придавали ему немного отрешенный вид, будто какой-то частью своего существа он постоянно наблюдал за миром со стороны. Торговая мантия надета поверх пижамы, на ногах — домашние тапочки. Усевшись, Вулф отхлебнул из бокала, смачно втянул в себя дым и сказал:

— Стыд и срам, что так мало народу пришло послушать вашу лекцию, капитан. Она была чрезвычайно занятной.