Отто Мюльберг - Где-то в Конце Времен. Кинороман

Ядрен-батон, я теперь всю жизнь буду нервно коситься через плечо на последствия своих действий. Ведь я мог тихо хакнуть спутник, а не лезть лично в самую утробу Нечистого в компании неунывающего адепта, щеми его в сфинктер, Шина.

Четыре человека на квадратный метр земной поверхности копошатся в поисках отсутствующей пищи. Грязь? Нет, это совсем другой уровень восприятия, ребята. Гниль, разведенные фекалии в колодцах, и глаза… В них нет ничего живого, самый удолбанный в кашу торчок на танцполе в триста раз человечнее этих существ. Я просто не мог объяснить себе, что они – вроде как живые люди, умеют даже как-то любить. На моих глазах взрослая особь женского пола отрезала ногу еще живой собаке, протянула ребенку не слишком опознаваемого возраста и взялась за следующую. К собаке стояла очередь.

Адепт Илай, говно ты на палке! А вот это – Голод. Чтоб ты был проклят со своим хвостом и всеми нравоучениями о вреде неведения. Сам-то давно не пробовал живой собаки? Нормально тебе сидится на троне, зная о таком? Отлично, говоришь, сидится? Ну-ну…

Потом была Ботсвана. Были Чад, ЮАР, Нигерия и Сомали. Страны, на которые не позарился бы даже жадный до всего Китай. Там в мои тридцать я уже считался бы стариком, где патроны стоят намного дороже чьей-то жизни, а жизнь не стоит ничего.

Там-то я и увидел всадника по имени Мор. Того самого, а не прячущую голову в первых попавшихся кустах толстеющую тетю Эрику Фальк, милую, но абсолютно никчемушную старушку со степенью биолога. Я бы на ее месте тоже спрятался подальше. И не вылезал никогда.

Прокаженные. Эбола. Холера. Малярия и тиф. СПиД. ДЦП. Седенький священник баптистской церкви в Руанде, со слезами высирающий свои собственные, нахуй, кишки. Короста, сквозь которую не разглядеть розового мяса.

Я ревел, как белуга, но адепт Шин, оптимистично гогоча, протянул мне еще спиртяги.

– Да ладно тебе! Все там будем! Соберись, сейчас будет самое интересное!

Северно-Американская Конфедерация и Российская Империя. Никаких трупов на обочине, серьезные и сосредоточенные лица внешне почти здоровых людей, которые точно знают, что делают. Порой даже встречаются варварски вживленные имплантаты военного предназначения. И стойкость. Они уверены в себе и готовы к приходу всадника по имени Война. Курсы военной подготовки в школах. Цензура уже отжила свое, она не нужна, потому что враг давно показал свое уродливое лицо. Сплоченность. Никакого обмена пленными не будет, они не стоят жалости. Победа или смерть.

Смерть – не всадник. Она – монумент из тела каждого человека на этой планете. Панацея от боли, ждущая за каждым углом, пропитавшая любой предмет. Она тихо шептала: «Я тут!» – из бутербродов с подтухшей сальмонеллезной курятиной, из вкусовых добавок, способных парализовать сердечные мышцы, садовых инструментов, слов, детских атакующих гормонов. Она смотрела на тебя сквозь снайперский прицел на тысячах перекрестков, с пенсионного аттестата и со скальпеля бюджетного врача на половине ставки, мечтающего не вылечить тебя, а купить новый траханый рекламируемый гаджет, без которого вся жизнь – не жизнь.

Ей были не важны твоя группа крови и сексуальная ориентация, она просто собиралась забрать всех ныне живущих целиком, со всеми их мечтами, перспективами и надеждами, всегда преуспевая, всегда получая желаемое.

Как единственное лекарство от всего этого ужаса.

– Так, малой, теперь ты созрел для головной боли?

– Шин, мать его, что может быть хуже? Наливай, иначе я прямо сейчас убью себя об стенку.

– Хуже? Да нет, чадо, только лучше во всех отношениях! Ты же сам ратовал за династическое правление? Давно сбылась твоя мечта! На, получи! Осуществлена и доработана креативными экономистами и талантливыми маркетологами. Только занюхай вирта, нервная система, она полюбэ не казенная.

Молох в самые первые секунды своего деспотизма приговорил все без исключения земные летательные аппараты к бездействию. Ничто не могло подняться в воздух больше чем на два метра без его разрешения. Механический нарушитель сжигался к такой-то матери в случае, если живой экипаж не подвергался опасности.

– Дядь Шин, чья это была идея?

– Странный вопрос. Твоего папэ, чья еще. Гений, оно и есть – гений.

В мире боли, страха, голода и неминуемой мучительной смерти царили пять внегосударственных корпораций.

McDonalds гарантировал твою сытость. Твою и твоих детей. В обмен на безусловную преданность твоего тела.

Apple. Даровал тебе кибернетическую свободу. В обмен на свободу физическую. Твою и твоего тела.

Google гарантировал твою независимость в любых информационных потоках. В обмен на пожизненную преданность твоего тела.

Lufthansa каким-то образом выкупила у Молоха право парить в в небесах. Она гарантировала тебе и твоим потомкам право летать. Цена? Ты сам. Твое тело. Forever.

Universal Medicum давала тебе шанс тупо выжить. После предоставления в ее полное пользование твоего тела и тел всех твоих наследников до десятого колена.

Чего греха таить, очереди на продажу образцов в собственность корпораций заканчивались десятизначными цифрами. Все население планеты без исключения пробовало себя в этой лотерее, зная, что выиграют лишь единицы.

Но овчинка стоила метаний и любого гладиаторства.

Приз обещал быть просто на редкость сказочным.

Какой родитель не отдаст свою толстеющую и почти бесполезную тушку на заклание во имя вот тут на руках агукающего потомка? Есть чикатилы, но это не норма даже в мире воинственных рефлекторных приматов.

Стоит взрослому человеку пригрозить безопасностью его отрока, и он почти мгновенно и весь без остатка – твой. Без сомнений, без колебаний, закон природы делает все за тебя. Жмем профит? Да, без базара!

Чисто животный примитивный инстинкт, казалось бы, а фурычит в полный рост, хрен докопаешься. Мамы подставляют очко, папы щербатят пасть, все в норме, как по писанному.

И так – до бесконечности.

Ваш покорный слуга имел честь непрерывно блевать на консоль управления эсминцем.

Пап. Спаси меня, пжалста.

Потому что я не смогу как ты, прости уж засранца, я не так уж крут, как бесчувственный ты.

Или дай мне свой вселенский тынч, ты же неспроста все это задумал.

Потому что мои глаза мне больше не принадлежат, они больше не могут смотреть, только льют соленое море, из которого все мы когда-то вышли рыбами, птицами и прочими порченными инфузориями, мать ее, туфельками.

Дай мне меч, Гюнтер, етить твою медь, фон, суко, Бадендорф, чтобы сразить это нечто категорически навсегда.

Пап. Пожалуйста, а? Иначе на кой хрен ты или я?

Сказать, что я бежал от реальности? Да. По моим желтым дорожкам найти ссущего – проще некуда.