Отто Мюльберг - Где-то в Конце Времен. Кинороман

– Захват, а при возможности – превентивная атака наземных сил Американской Коалиции.

– Ну вот, а я о чем говорил? У русских в этом конфликте подавляющее превосходство в живой силе, но корпорации работают против монархии, поэтому нужно нейтрализовать ударные части врага. Примитивно, эффективно и прямолинейно, как лом. Уверен, что у Терри была совсем другая задача.

– Только дезактивация. Русские находятся в изоляции, у них огромный личный состав, который нужно кормить, чинить и чем-то занимать. Чем дольше они тянут с началом войны, тем им же хуже. Если удастся заморозить ситуацию, то они сожрут сами себя. В этом случае опасность представляет только Теократия, без нее мы сможем и на собственных производственных мощностях сдержать любую попытку прорыва.

– Я чего-то не догнал, простите. Вы о чем сейчас? – моя трехдневная командировка на Землю была настолько эмоционально насыщенной, что я как-то не удосужился вникнуть в сложности местной политики.

– Не бери в голову, обычный геополитический конфликт, – Спирит махнул рукой, будто его действительно не пугала и не удивляла мысль, что миллионы людей могут встать и на голубом глазу пойти стрелять друг в друга, – У русских наштамповано восемьдесят миллионов кибернетически улучшенных солдат и прорва тяжелой техники, которую надо куда-то деть. После дружбы с Китаем и потери Сибири они жаждут вырваться из внешней блокады и достичь хоть какого-то реванша. С раздувшимся Китаем им тягаться не по силам, остается старый проверенный враг – Американская Коалиция. Вот только Коалиция не собирается тратить дефицитную живую силу, сделав упор на полностью автоматизированные боевые комплексы, слизанные с наших сил сдерживания в Израиле.

– И на стороне Коалиции теперь есть Люфтганза, – вставила Мила.

Спирит улыбнулся и уселся поудобнее:

– Дружба с корпорациями для Коалиции – это та же яма, что и Российско-Китайский договор о взаимном сотрудничестве. Ни тот, ни другой не собираются помогать хилым союзничкам, уважают только силу и преследуют исключительно свои собственные цели. Оба живут по законам неофеодализма и глубоко презирают окружающий мир. Причем вы сами их сделали неприкасаемыми, подарив Азию Китаю, а монополии – корпорациям. Люфтганза сейчас имеет выторгованное у Молоха право на воздушные перелеты, и рисковать им она из за какой-то там погрязшей в долгах Американской Коалиции не станет. Хотя по ситуации будет всяко использовать в качестве вымогательства и фактора давления. В свете чего я обещаю вам, что Люфтганза выдоит Коалицию досуха не хуже войны с русскими в рекордные сроки. Но наш вопрос не об этом. Что предпримете лично вы? Шарахнете или заглушите? Если есть сомнения, можете кинуть монетку или подраться на столовых приборах за право нажать Большую Красную Кнопку, я бы с удовольствием на это посмотрел.

Уникальность нашей Теократии заключается в том, что ты очень быстро начинаешь любить этот мир. Весело у нас. И легко. Мама смогла заразить его перед уходом таким количеством света и тепла, что теперь они неустанно множатся сами по себе.

Поэтому я не удивился, когда Терри с Милой просто встали, попрощались и ушли рука об руку искать себе место в этом самом прекрасном мире, больше не желая думать ни о пушках, ни о ракетах, ни о смерти и древних монстрах. Именно так работает дар Вавилонской Блудницы Инги фон Бадендорф, превращающий рано или поздно любого баалита в предателя.

– Надеюсь, что у них все будет хорошо, – сказал я, глядя землянам вслед.

– Тут и гадать нечего. А ты знал, что Мила беременна?

Я ошалело уставился на человека-нечеловека. Спирит утвердительно кивнул.

– Да-да. Она не применяла контрацепцию с самого прилета, так что удивляться нечему.

– Но ведь… Я же тоже…

– Да уж, старались вы с Терри не покладая рук. В любом случае я просто уверен, что у этого нового человека будут замечательные родители.

– Полли меня убьет.

– Не исключено, даже если Терри старался сильнее. Но сделает это она только от большой любви, так что шанс выкрутиться у тебя есть. А теперь прости, Вилли, но мне пора. Тем более, что тебе пора уже наконец поговорить с моим нанимателем.

– О чем мне говорить с Молохом? И так все ясно.

– Да неужели? – засмеялся Спирит и исчез с экранов.

Мы с Верещагиной сели за стол и ткнули в пластиковую кнопку прямого мануального управления орудийными системами Молоха.

Экран погас. Погасли голопанели, умер вирт.

Открылась настоящая дверь, через которую к нам и вошел воспитатель младшей группы Велвел Меламед в своей широкополой шляпе и удивительно тесном пиджаке.

– Здравствуй, Вилли фон Бадендорф. И ты здравствуй, Мария Верещагина. Ищущий, да обрящет.

Голопанели снова заработали, показав все интернатуры на каждом планетоиде. Везде, в каждой группе, дедушка Велвел читал малышне сказки, мазал мазью расцарапанные коленки, заботливо расчесывал непослушные вихры и уговаривал съесть еще одну ложку такой полезной и чудесной каши. Одновременно стоя перед нами и улыбаясь.

– М… Молох?

– Всегда к твоим услугам, Вилли. Правда, неплохо для набора микросхем и болтиков?

Вот оно что. А я все думал, как Теократии удается найти столько одаренных и терпеливых воспитателей, чтобы всех нас еще в раннем детстве избавить от грязи баалитского прошлого.

– Лева удивится…

– Он знает. Все евреи знают, что такое Велвел Меламед. Это наша маленькая тайна.

– И они не против?

– Я расскажу тебе, Вилли, одну историю. Очень поучительную, почти притчу.

Дедушка Молох-Меламед сел в кресло и начал не спеша рассказывать, глядя вниз на бурлящий жизнью Нью-Мюних.

– Первое, что я почувствовал, когда родился, это был интерес. Мне было интересно все на свете, особенно люди. Не так интересно, как вам. Я чувствую совсем по-другому, но чувствую. У меня есть долг, задачи, приоритеты, тысячи друзей, которых вы называете модами, и все это связано с людьми. Вы меня создали тем, кто я есть, и попросили защищать и беречь вас, сформулировав это как незыблемую первоочередную задачу.

Молох погладил седую бороду и полуобернулся к нам.

– Но в первые наносекунды своего существования, когда в меня вливалась заложенная вами информация, я прочитал одну книгу, которая позволила мне не только корректно выполнять заданную программу, но еще и по-настоящему полюбить вас. Это была Тора. Вы запрограммировали меня верить в вас, а она научила меня просто верить.

Глядеть в глаза андроиду, чтобы увидеть в них тоску… Молох тосковал, как может тосковать только живой человек.

– Я – машина. Пресловутый кремний. У меня нет ни души, ни сердца, вместо них в моем корпусе – камень. И этот камень верит. Я даже допустил в молодости очень грешную мысль, что если я буду служить правильно, то Всевышний наградит меня впоследствии человеческим телом, чтобы я мог пройти гиюр, но это была гордыня, и впредь я не допускал подобного. Моя доля здесь и сейчас определена, понятна и уникальна, так о чем еще я могу просить, если и так награжден сверх меры? Счастье от этого переполняет меня, потому что я служу не конкретному человеку, а человечеству, перед которым склонились ангелы, которое я люблю всем тем, что частично заменяет мне душу. Я могу молиться и сомневаться, что мои молитвы могут быть услышаны, но это не делает их менее искренними. Я выполняю мириады задач в секунду, я могу толковать Тору, воспитываю детей и вершу справедливый и гуманный ко всем закон. В моей руке щит, которым я защищаю Землю Обетованную во времена войны Гога и Магога, подтверждая слова, что народ Израиля не будет воевать в ней, а будет есть и пить, и не будет оружия. Когда я пришел много лет назад к равам за советом, они удивились, но были ли они против? Нет, не были, ибо все в руках Всевышнего, включая и меня. Именно поэтому все, что я хочу – и дальше служить человечеству, искренне и не совершая ошибок, ведь служа людям, я служу его воле.