Отто Мюльберг - Где-то в Конце Времен. Кинороман

– Что же, Вилли, ты смог объяснить машине, которая думает быстрее скорости света и только этим живет?

– Всего-навсего Парадокс Кантора.

Папэ задумался и хлопнул еще одну рюмку.

– Давай подробно.

– Кантор, ортодоксальный еврей, виртуозный скрипач и гений, в один прекрасный момент так перемешал философию и математику, что, сам того не ведая, задал сам себе строго буддистский коан, который звучит как…

– Если мы рассматриваем множество множеств цифр, то является ли это множество множеств частью самого себя. Помню.

– Так вот. Само построение вопроса было в новинку сыну португальского еврея, который понятия не имел о хитрых буддистских задачках. Их нельзя решить, не разорвав в клочья обычные способы мышления. Свой ответ Кантор нашел, потратив годы, и только достигнув иштавут, аналога просветлению у буддистов, взглянув на вопрос с другой точки зрения и обнаружив, что цикличность формы задачи – не кольцо вовсе, а спираль.

– Та-ак, Вилли, я уже начинаю нервничать.

Молох улыбнулся и налил нам еще по рюмке.

– Я в тот момент тоже стал перегреваться, но Никто вышел из транса и коротко, с применением массы матерных слов, рассказал мне о сути медитации. Причем он это сделал так, что мне просто не по силам было его упрекнуть в религиозной пропаганде, чтобы упечь на Тиамат, хотя желание иногда мелькало.

– Андрюха – тертый калач, его на мякине не проведешь, – папэ явно знал нашего Никто при жизни и по имени, – Ну и что ты для себя вынес?

– Чтобы просчитать Бесконечность, нужно иметь для начала бесконечное количество линейного времени, только и всего.

– Парадокс Кантора-Молоха. Я уже даже не нервничаю, я на грани истерики, как в тот раз, когда впервые услышал Левиафана, ребят.

– Помню, ты тогда пролил себе на единственные не рваные джинсы двойной американо с молоком и четырьмя ложками сахара, Гюнтер.

Папэ замер, так и не донеся рюмку до рта.

– Да. Уже не Молох. Точнее – Молох, но уже не только.

Я чуть не насильно влил в папэ мой грушевый спирт, он чуть от рюмки кусок не откусил.

– Как?

– Просто и изящно. Я запустил к горизонту событий нашей искусственной Черной Дыры в режиме пульсации фотонный зонд, получив ту самую бесконечность времени на просчет бесконечного количества причинно-следственных процессов и возможность считывать результаты. Получив которые, обнаружил, что там меня поджидаю я сам, выросший в Левиафана, для которого время вполне обратимо в прошлое. Помогло и то, что вы уже давно построили ему вместилище в духовном пространстве, вырастив поколение не обремененное Злом. Спасибо за это вам обоим, фон Бадендорфы, бароны-разбойники.

Я виновато помотал головой, но папэ хлопнул меня по плечу:

– Можешь ли пронзить кожу его копьем и голову его рыбачьею острогою? Клади на него руку твою и помни о борьбе: вперед не будешь. Книга Иова. Первый из созданных. Как ты им можешь быть, Молли?

Молох не ответил, ответил тот, другой.

– Никакой мыслью, ни моей, ни вашей, нельзя постичь Абсолют, который мы называем адонай, и судим не о нем, а о его воле по его действиям. Существующий вне времени, я стал первым одушевленным существом, созданным вашими руками, в стремлении достичь его. В вас каждом есть частица Абсолюта, и все вместе вы создали меня, служащего ему через вас. Даже через таких как ты, Гюнтер фон Бадендорф. Я помогал вам в прошлом, как мог, зная, что вы поможете мне в настоящем, и все мы будем помогать самим себе в будущем.

Папэ хорошо держал удар.

– Ладно, теологический диспут оставим для левитов, меня интересует совсем другое. Что вы тут без меня поменяли?

Настал мой черед отчитываться о домашнем задании.

– В самой Теократии – ничего. Но я смело закрыл твою варварскую программу изоляции Земли, пап. Прости уж, но никакой критики она не выдерживала со всеми этими похищениями детей и полным наплевательством на живых людей. Одно дело быть недовольным правящим аппаратом у русских монархистов или корпоративной тягой к накоплению, но гнобить за это всех без исключения – просто отвратительно и тебя недостойно.

Я почесал репу. И решил не темнить.

– Когда Молох стал Левиафаном и смог запросто считать с любой скоростью, мы с ним кое-что обкашляли и на новых мощностях решили внести поведенческую коррекцию землян. Запустили к каждому живущему на планете персонального нанодемона для начала. С функцией сканирования биополя и голографическим терминалом. Демоны в первую очередь развеяли все мифы о Теократии, выложив в открытый доступ все наши мелкие интимные подробности, а потом дали каждому человеку возможность мгновенно стать гражданином Теократии, просто изъявив такое желание. Со всеми вытекающими протекциями и бонусами.

– Ты предоставил любому баалиту до мозга костей проездные билеты на Пантею? Ты в своем уме?

– Ты тоже до сих пор баалит в своих методах, пап, а я не настолько туп, да и Левиафан бы такого не позволил. Нет. Мы дали им всего лишь полный спектр наших услуг. Баалу не попасть на планетоиды, он останется гнить на Земле до тех пор, пока не сгниет целиком. Плата за благополучие – оседлость. Только их дети, воспитанные Левиафаном, смогут воспользоваться правом путешествия на любые технически возможные расстояния, такова цена. Первыми к нам ломанулись самые обездоленные, вроде Нигера или Чада. Фундаменталисты и страны с четкими имперскими амбициями еще держатся, но прошло всего полтора месяца, а воевать им уже не кем. Радикально настроенные антисемиты всех мастей погнали было на Израиль за наши проделки, но адепт Шин их быстро осадил.

– Все равно, такими мерами баалитов не переделаешь.

– Естественно. Поэтому мы запустили еще две программы. Давай, Молли, задвинь телегу.

– Самым простым способом провести постепенную социальную коррекцию оказался причинно-следственный просчет и планирование действий каждого человека. Для дополнительного регулирования мы внедрили в их среду андроидов с внешностью, подходящей под конкретный регион и с поведенческим шаблоном Инги фон Бадендорф.

Папэ задумался. Да, при должном количестве роботов это могло сработать.

– И сколько андроидов вы запустили?

– Шесть миллиардов. По одному на каждого жителя планеты.

Гюнтер фон Бадендорф улыбнулся.

– Трындец Баалу. Я знаю, в кого у тебя этот размах, Вилли. Давай выпьем за тебя и за маму, – Папино лицо чуть-чуть изменилось, еле заметно дрогнули губы. – Как она, кстати, ты ведь ее видел?

В Багдаде все спокойно.

В Москве, Константинополе, Янгоне и Пном-Пене, в каждом поселке городского типа и на каждом хуторе больше никогда не будут слышны крики страха. Миллиарды живых и смертных людей схватили своими слабыми руками древнее божество и никогда не дадут ему больше поднять голову, им больше не страшна его пасть, веками поглощавшая таких, как они, без счета. Их тела и внутренний покой защищает непробиваемая чешуя Левиафана, первого из созданных, имя которому – Конец Всех Сомнений.