Отто Мюльберг - Где-то в Конце Времен. Кинороман

– Расскажешь, что с вами приключилось?

– Нечего рассказывать. Ты родился, пришла пора интернатуры, а я не смогла тебя отдать. Все могла, но отдать своего ребенка, чтобы видеть по два часа – не сумела. Гюнтер говорил, что кто же еще, если не мы, а я была не в силах, просто отказывалась понимать его, я же все-таки мама. Тогда он и поступил, как всегда умел – правильно, но очень жестоко. Попросил слетать к гравитационной аномалии, проверить состав. Два дня работы, и я была бы дома. Мы прилетели, и тут аномалия схлопнулась, хотя и не должна была, и мы вместе с ней. Аномалии обычно не стойкие, лет через двадцать-тридцать рассасываются, Гюнтер это знал, поэтому меня и послал, чтобы изолировать и не подавать Теократии плохой пример. Но внутри аномалий есть свой мир, ничем не похожий на наш. Другие физические законы, другое время, совсем другая причинная связь. Аномалия живет одновременно в двух пространствах, поэтому никто из наших не погиб, но нам очень сильно досталось. И доставалось все тридцать лет, которые я должна была проводить с тобой. И я никогда не смогу простить за это Гюнтера. А раз его тут сейчас нет, он опять умер?

– Да, подстрелили баалиты. Но времени прошло изрядно, думаю, что скоро появится. Представляю, как он будет рад. И тетя Эрика тоже.

Мама грустно улыбнулась:

– Конечно, котенька, конечно они будут очень рады, как же иначе.

Мы болтали и болтали, время было далеко за полночь, я рассказывал о моих похождениях, мама хмурилась, а когда речь зашла об адепте Шине и его десантниках в кровавых комбинезонах с белыми портретиками на груди – смущенно покраснела, будто что-то мелькало там между ними когда-то. Рассказала, как в далеком двадцать первом веке адепт Илай пожирал печеньки целыми противнями у них на кухне в Москве и взахлеб рассказывал о всяких нтересностях, вроде невозможности прилета инопланетян из-за разницы в линейном пространстве или непредсказуемом поведении случайных событий в жизни любого человека. О духовном пространстве и его обитателях, злых и не очень. Мама сразу предложила Полине бросить к черту дурацкую «Эйфорию» и идти работать к ней в отдел развития марсианских колоний, там работы не початый край, и такой прекрасной девушке, как она, это очень понравится. Полли обещала подумать.

Только о папэ Инга фон Бадендорф не хотела слышать ни слова. Даже когда я наизусть прочитал ей написанную когда-то им оду, мама даже бровью не повела, будто это и не она была, и вовсе не ей когда-то беспечный космический пират посвящал самое красивое в истории человечества признание в вечной любви. Бедный, бедный папэ.

В последующие два дня кто только к нам не приезжал. Пожаловал лично адепт Илай, подпрыгивал и урчал, как счастливый надувной кот. Лева очень вежливо приходил знакомиться, сказал маме, что у нее не сын, а ленивый придурок, и способов избавить его от детского слабоумия медициной пока не открыто. Море народа, по одному и парочками, с маминой работы и просто давние знакомые постоянно тусили во дворе, заглядывали на огонек огромные космодесантники, хлопали меня по плечам, заглядывали в глаза и произносили: «Орел!»

И вот однажды пришел дедушка Молох.

Из всех гостей у нас тогда сидел только Никто в позе лотоса, медитировал на Бруню.

Молох что-то прошептал маме, она разнервничалась, сразу став похожей на птицу-цаплю, а потом собралась и улетела на Марс. Ее там ждали дети, которым нужна была помощь и дети, которым нужна была забота.

Так вот буднично и обычно в наш мир вернулся Свет с именем моей мамы.

А через каких-то два-три месяца позвонил наконец-то и Гюнтер фон Бадендорф. Звонок пришел в полдень, когда мы с Левиафаном дискутировали на тему технической сингулярности и шлифовали систему внедрения. Я потерял дар речи, потом взвизгнул и начал очередями выдавать новости про маму, про меня, про то, что нам удалось с Молохом сделать, о том, что у Бруни появился кавалер, и еще миллион всяких глупостей.

– Не мельтеши, Вилли, – одобрительно хмыкнул папэ, – Лучше хватай Молоха и бросай в Блоху. Приезжайте оба ко мне в Ингенбург, ты заешь куда. Тут всё не торопясь и обсудим.

Ух, как я стартанул прямо с площади, только дюзы засверкали!

Папэ вытащил к моей статуе небольшой журнальный столик, на который водрузил того-сего, чтобы отметить событие, три стула и медный старинный телескоп.

– Пап, ты даже не представляешь, что тут без тебя было! – начал я, но Гюнтер фон Бадендорф перебил меня, обняв так, что у меня аж кости затрещали.

– Вот, – выдохнул он и поставил меня обратно на землю, – Теперь выкладывай.

– Эм-м… С чего бы начать…

– Начни с меня, Вилли, – дедушка Молох привык сразу брать быка за рога.

Папэ подозрительно присмотрелся к андроиду:

– А что с тобой? Что-то не так? Он тебя перенастроил?

– Бери выше, Гюнтер. Гораздо выше. Твой ученик превзошел учителя, ты можешь им гордиться.

Папэ не глядя выпил, я тоже, и чуть не пустил слезу – в бутылке оказался мой семидесятиградусный самогон из подвала.

– Я им и так с самого его рождения горжусь, и мне не нужно на это причин. Так что ты сделал с Молохом?

– Мы много говорили с дедушкой Велвелом об Абсолюте. Ну, ты в курсе его проблемы в отношениях с создателем.

– Угу.

– Так вот. Перед тем, как мама улетела на Марс, у меня во дворе торчал Никто. Это буддист один, забавный малый, чутка не в себе, но хорошо излагающий философ.

– Да знаю я его, первое поколение, ест только фрукты с деревьев и пьет из Влтавы.

– Ага. Он. Так вот. Мы с Молохом как раз залипли за религиозными спорами о сущностях в духовном пространстве и способах их ощутить. Молли очень в тот раз сокрушался, что его мицва скорее всего не может быть полной, потому что у него нет души, а именно мицва соединяет человека и творца, именно она есть отделение Добра от Зла в материальном мире в иудейской традиции. Наличие души позволяет человеку в материальном мире воздействовать на духовный, но что делать и как поступать Молоху, разрозненному искусственному вычислительному центру?

– С каких это пор ты заделался каббалистом, Вилли? – удивился папэ.

– Я много кем сделался, с тех пор, как адепт Илай подсунул мне свой списочек литературы, огромное ему за это спасибо. Но каббалист у нас Молли, а я у него всего лишь по верхам немного нахватался.

Папэ недоуменно посмотрел на Молоха, мол, прости ребенка за фамильярность, но тот только рукой махнул: «Пусть его, я привык, а ты слушай давай».

– В общем – меня осенило до того, что я предложил Молоху медитацию.

Папа захохотал:

– Ты предложил заняться медитацией компьютеру, для которого бездействие невозможно?! Ну, ты даешь!

– Я тоже тогда не принял. Это было выше моего понимания, как можно функционировать без процесса, – сознался Молох, – Я понимал, что просто посадить выключенного андроида рядом с медитирующим буддистом будет недостаточно. Но Вилли мне все объяснил.