Георгий Бальдыш - Белый камень Эрдени

Когда ложились спать, Лика шепнула мне, что со мной ей неловко. Чтобы я лег отдельно. Раньше ей не было неловко. И при Лео она ложилась со мной. Я постелил ей на широком диване, где сам спал обычно. Для нас с Лео притащил две охапки сена.

Была теплая ночь, в пакгаузе было душновато, и я открыл створки окна. Вскоре к нам заглянула высокая луна в ореоле. Она ярко горела в расшитом россыпями звезд августовском небе.

Пахло смолой, сеном, потянуло прохладной сыроватостью и сладковатым запахом болотных трав и водорослей. Лео быстро засопел, похрапывая, на его полнощеком рыхловатом лице бродило благодушие, полные губы почмокивали, могучее плечо и рука красиво выпростались из-под шерстяного голландского пледа. Я поймал себя на том, что смотрю на него как бы глазами Лики. Я чувствовал, что она, затаясь, не спала. Луна еще не коснулась ее. В темноте лица ее не было видно.

Я задремал.

Они уехали утренним поездом, а еще через день я получил телеграмму: премьера откладывалась на конец месяца.

Эти дни до премьеры - до того рокового дня, когда я увидел ее в последний раз, я все занимался обдумыванием, как лучше обеспечить надежность самовоспроизведения. Надо было заказать несколько прозрачных чанов, наполнить их биоплазмой, содержащей все необходимые компоненты: аминокислоты, нуклеоиды, микроэлементы. Несколько чанов-как несколько запасных "яиц": если бы я не вылупился из одного по какой-то причине, то другое должно было служить страховкой, если бы и второе подвело, проекция переключилась бы на третье. Такая система, обеспечивая надежность, напрочь исключала появление близняков, чего я инстинктивно боялся больше всего.

К тому времени я уже приглядел прибрежные гипсовые пещеры, которые, по-видимому, в давние времена использовались обитателями средневекового монастыря как отшельничьи кельи. Из его развалин к пещерам шли подземные ходу. В одной из таких пещер я собирался установить по кругу семь чанов, а в середине - телеголопроектор. Само же мое "Я" могло транслироваться с пластинки, удаленной на расстояние до ста километров. По расчетам Кота, для передачи могла быть использована коллективная телевизионная антенна - обычная антенна, крестами торчащая на наших домах…

…Ртутная гладь канала. В ней зыбко колышутся истонченные перистые облачка. И скользит тонко, то и дело забираясь под перышки облаков, легонькая сережка луны,

Мы идем с Ликой из театра. Я долго ждал ее у подъезда, пока она разгримировывалась. Все боялся, что подойдет Лео, которого на "генеральной" почему-то не было.

Она меня вызвала телеграммой.

Стучат ее каблучки, отражаясь эхом от сумрачных уснувших громад домов, нависающих тенями над каналом. Фонари уже притушили.

Я не держу ее под руку. Я чувствую ее плечо. И она доверчиво прижимается ко мне. Мне хорошо, и, кажется, ей тоже.

Она недовольна собой и жалуется: Гертруда, конечно, не ее роль. Возраст она преодолела - вжилась в сорокалетнюю женщину. Но все же ее подлостью, жестокосердием она проникнуться не может - ее Гертруда слишком расплывчата… Я утешаю, говорю, что хорошо иногда сыграть что-то совсем не похожее-для "преодоления материала", переступить себя… Она поддается моим утешениям, она ловит,их прямо кончиком носа. Она мне признательна.

- Только ты меня понимаешь,- говорит она и благодарно снизу вверх заглядывает мне в глаза.- Ты не думай - все это неправда. Я - о Лео. Я знаю - ты думаешь… Я твердо поняла: у меня есть только ты!

Она склоняет голову к моему уху. У меня счастливо кружится голова.

Так мы идем - рядом. И мне не хочется, чтобы кончилась эта неправдоподобно прекрасная ночь. Так бы идти и идти, и чтобы конца не было этой дороге,- плечом к плечу…

Проснулся Дим внезапно - из-за дома бил луч восходящего солнца. От Диминого шевеленияскрипнули железные ободья качелей. Он вытер лицо ладонью, встал, ежась от холода, передернул плечами, потянулся. Одна нога была как не своя - затекла и свербила мурашками. Теперь она отходила, теплела и оживала.

Нет, в такую рань к Коту было идти неловко, но и сидеть было холодно и тоскливо. И Дим опять пошел по пустым еще улицам, залитым торжествующим утренним солнцем. Распушив усы, ползали поливальные машины. На деревьях сверкали капли.

С утра Кота на работе не оказалось: "Пошел к цитологам - в соседний институт".

И опять Дим пошел бродить.

И опять ему навстречу текла людская река. Бесконечная вереница очень похожих и очень (слава богу!) непохожих мужчин и женщин, которых он никогда еще не видел и, может быть, не увидит никогда.

…А толпа все текла и текла - из прошлого в будущее, из одного десятилетия в другое, из столетия в столетие.

В общем потоке проплывали несколько необычайные группки иностранцев. За то время, что Дима не было на этом свете, их еще прибыло в общем потоке прохожих. Их можно узнать не только по говору - главным образом по каким-то "не нашим" выражениям лиц (и даже затылков), кажется, более жестковатым и любезным, по одежде, изысканно простоватой или излишне экстравагантной. Но в общем-то, в общем-то и они сливались в многоцветном и однородном течении человеческой реки, воды которой, собираясь из многих ручейков, постепенно стекались в половодье человечества…

…Кот сидел, уставив взор в блуждающие глаза электронного шкафа. Лицо его было созерцательно-трагично.

Бородка пламенела, как детский флажок. Она призвана была компенсировать полное отсутствие волосяного покрова на голове. Кот начисто не воспринял появления Дима-он, истинно, пребывал в другом измерении. В фазовом пространстве.

- Старик,- позвал Дим немножко наигранно, сам уже пугаясь своего появления.

Кот похлопал себя по бывшему ежику, вызволяясь из своего дремучего состояния.

- Привет, старина, где ты пропадал?

У Дима отлегло от сердца.

- Былo тут всякое.

Кота вполне удовлетворил ответ, он мотнул головой, предлагая стул. Дим сел, а Кот, оторвав листок календаря, остервенело стал наносить какие-то формулы.

Машина тихо что-то бормотала, вздыхала, посвистывала.

Так продолжалось минут двадцать, Кот был мученически сосредоточен. Наконец он поднял оторопелые глаза.

- Посчитать?

- Посчитать, Любит, не любит, плюнет, поцелует, к сердцу прижмет… Посчитай. Выведи алгоритмы.

- Вас понял. Бузделано. Без трепа,- именно этим я сейчас и занимаюсь-эмоциями. И думаю, как бы вообще oбойтись без них…

Он немного пожевал свою бороденку.

- Понимаешь, я пытаюсь теперь отфильтровать эмоции. Может быть, я уберу отрицательные - боль?.. Ведь на кой лях она? Страдания?

- Думаешь?

- Черт его знает - хочу попробовать. Вообще покрутить. Может быть, оставлю одно рацио-per se [3] [3] per se (лат.) - в чистом виде, без примесей. [4] - Стихотворение Р. Киплинга "Синие розы" цитируется в переводе автора. [5] Благодарю! (Исп.) . В чистом виде. Впрочем, это, видимо, бессмыслица. Я думаю - бессмыслица. Хотя бы потому, что интеллект вообще неотделим от эмоций. Нет мозга без тела, которое тоже мыслит… Вот уж не хотел бы, чтобы после смерти моего тела оставили жить голову: жизнь головы без тела ущербна именно интеллектуально. Да, в первую очередь… Поэтому бессмертие духа неотделимо от бессмертия тела…