Роберт Абернети - Скальпель Оккама (сборник)

Он пересек линию финиша, опережая вторую лошадь на сто метров, и продолжал мчаться вперед. Бену пришлось проехать еще один круг, прежде чем Орлик понял, что позади нет уже ни одной лошади. А к тому времени, когда Бен шагом въехал в паддок для призеров, Орлик дышал легко и ровно. Шерсть у него была только чуть влажная — видимо, даже не успел вспотеть.

Первое, что я помню, — это виноватое лицо Бена.

— Я старался его придержать, — сказал он. — Когда до него дошло, что кто-то хочет его обойти, он разозлился как черт да и позабыл, что я на нем сижу.

Из громкоговорителя вырвались сбивчивые, восторженные поздравления. Да, мировой рекорд на тысячу двести метров побит. И не только побит, леди и джентльмены: улучшен на пять секунд! Нет-нет, выигрыш пока неофициальный. Дежурные ветеринары должны обследовать лошадь. Прошу оставаться на своих местах, леди и джентльмены.

Оставаться на местах — черта с два! Всем до одного — всем мужчинам, женщинам и детям — хотелось взглянуть поближе на лошадь, которая умела так скакать. У меня у самого слезы на глаза навернулись, когда Орлик летел к финишу. Нельзя было оставаться спокойным, увидев то, что довелось увидеть этим людям.

Конец дня вспоминается мне как-то отрывочно и путано. Сначала ветеринары заглядывали Орлику в зубы, ворошили его документы, выясняли дату рождения и под конец сверили клеймо, наколотое у него на губе, чтобы удостовериться, что он и вправду двухлетка. Затем они убедились, что он не получал допинга. Кроме того, его промеры оказались настолько невообразимыми, что доктора не на шутку встревожились: может, это животное и не лошадь вовсе? Они отправились посоветоваться с судейской коллегией.

Кто-то стал шуметь, чтобы Орлика не допускали к скачкам. Карвейлерс напомнил, что бумаги у жеребенка в полном порядке, он происходит от его собственного жеребца и как чистокровная лошадь с отличной родословной не может быть никаким законным способом исключен из соревнований.

— Да ведь если эту лошадь допускать к скачкам, кто станет с ней стартовать? — крикнул один ипподромный служащий.

Крупвелл восседал за длинным столом, как и большинство владельцев.

— Джентльмены, — произнес он вкрадчиво. — А почему вы забываете о гандикапере?

В гандикапе каждой лошади назначается вес, который она должна нести. Известно, что хороший гандикапер может добиться, чтобы лошади все пришли голова в голову, только за счет того, что более резвым лошадям назначает больший вес.

Но Крупвелл кое о чем позабыл: ведь в гандикапах участвуют только лошади постарше.

Я вскочил.

— Вам известно, что двухлетки обычно не гандикапируются, — сказал я. — Они участвуют на обычных условиях.

— Верно, — ответил Крупвелл. — Двухлетки обычно скачут под заявленным весом. Но это правило растяжимое, его можно подогнать к конкретным условиям. Теперь условия изменились, значит, и вес может меняться.

Карвейлерс сердито нахмурился:

— Рыжий Орлик и так нес сто двадцать восемь фунтов, а остальные — по сто четыре. Чтобы сравнять его с другими лошадьми, вам придется навалить на него такой груз, что он сломается.

Крупвелл пожал плечами:

— Очень жаль, но ничего не поделаешь. Мы должны думать о процветании скачек. Вы знаете, что скачки живут только тотализатором. А в любой скачке, где будет заявлена эта лошадь, ставить против нее никто не будет.

Карвейлерс встал.

— Джентльмены, — сказал он, и в самом тоне его крылось оскорбление. — Я всю жизнь занимаюсь коневодством и скачками. И всю свою жизнь я твердо верил, что скаковые испытания существуют для того, чтобы улучшать породу, а не для того, чтобы губить лучших лошадей. — Он обернулся к нам с Беном — Если не возражаете, я хотел бы побеседовать с вами.

Мы с Беном выкупили закладную, которая обеспечила нам вступительный взнос, приобрели себе костюмы поприличнее и отправились в отель, где остановился Карвейлерс.

— Здравствуй, Бен, рад тебя видеть, — сказал он. — Костелло, должен просить у вас прощенья. Наши мнения о кровном коннозаводстве никогда не сходились. Теперь вы доказали, что я ошибался.

— Вы ошибались, — согласился я. — Да только Рыжий Орлик — не доказательство. Если бы он был нормальный — был бы очень хороший жеребенок, но он вышел таким вовсе не из-за родословной.

— Вы считаете, что он мутант — нечто совершенно неожиданное?

— Абсолютно.

— Как вы думаете, какой вес он может нести, чтобы оставаться на первом месте?

Я обернулся к Бену, и Бен ответил:

— Он выиграет под любым весом. В лепешку расшибется, а придет первым.

— Очень, очень жаль, что вы его не сдержали, — сказал Карвейлерс. — Сила господня, пять секунд с рекорда сбросить! И не обольщайтесь — они будут вешать на него груз до тех пор, пока связки и суставы не сдадут окончательно. Собираетесь все же заявлять его на скачки?

— А что же нам еще делать?

— Гм. Да. Ну что ж, может быть, вы и правы. Но если они его сломают, у меня будет к вам одно предложение.

Мы поблагодарили и откланялись.

Вместе с Беном я тщательно обдумал план действий.

— Придется тренировать его в компании, — сказал Бен. — Если мне удастся приучить его к тому, что другие лошади висят у него на хвосте, я уж с ним справлюсь.

На остатки нашего первого выигрыша мы купили пару приличных лошадок и наняли у соседей двух конюшенных мальчиков. На холмах вокруг нашего тренировочного круга стали возникать люди с биноклями. Мы работали Орлика полегоньку, так что парни с биноклями ничего особенного не увидели.

Весь ипподромный мир сошел с ума от того, что Орлик понаделал с мировыми рекордами. Но время шло, типы с биноклями распускали слухи, что дома у него под ногами дорожка не горит, репортеры принялись намекать, что скачка была липовая: конечно, результат выдающийся, но вот сумеет ли он повторить его?

Этого-то мы и добивались. Потом записали Орлика на следующую скачку — тысячу семьсот метров.

Это была скачка для двухлеток, с крупными призами. Мы не заявляли до последней минуты. Но, несмотря на это, новости просочились, и на ипподроме было рекордное количество зрителей и почти никаких ставок. Публика не отваживалась ставить против Орлика, но он ведь скакал раньше всего на тысячу двести, и никто не был уверен, что он покажет себя таким же дистанционером. А так как взаимные пари насчитывались единицами, владельцы ипподрома отнеслись к нам очень недружелюбно.

— Делай что хочешь, — сказал я Бену, — но только придержи его на старте!

— Придержу, если сумею.

Теперь Рыжий Орлик уже привык к лошадиной компании и мог принять старт совершенно спокойно. Когда решетка отскочила, Бен собрал повод, и лучшие двухлетки года успели выиграть у Орлика целый корпус, прежде чем он понял, что его провели. Когда он увидел лошадей впереди, он просто взбесился. Он обошел их далеким полем и догнал еще до того, как они поравнялись с трибунами. На первом повороте он был впереди на пять корпусов. На дальней прямой он еще наддал, и толпа на трибунах тоже взбесилась. Когда он вышел на финишную прямую, ближе всего к нему оказалась стартовая решетка, которую рабочие еще не успели убрать с дорожки. Орлик круто обошел решетку, и тут, словно один ее вид взбесил его еще больше, он пошел во весь мах. Линию финиша он пересек, когда следующая лошадь была еще за поворотом. Ноги у меня подломились, я сел и заплакал. Он срезал десять секунд с мирового рекорда на тысячу семьсот метров.