Екатерина Годвер - Иволга будет летать

— Хорошие слова, — произнесла женщина, сидевшая напротив: Давыдов так и не сумел вспомнить ее имени. — Но горы не любят птиц.

— Может быть. Но это ничего не меняет. — Давыдов отвернулся; навалилась вдруг усталость.

Он говорил искренне, но теперь чувствовал себя неловко за апломб и пафос, за то, что вообще согласился «толкать речь» на этих необычных поминках. Если он когда-то и имел на то право, то давно его утратил. За то, что Абрамцев годами оставался слеп и глух к происходившему за спиной, ему следовало бы благодарить провидение — а не рассуждать, отчего так и почему…

К сожалению от потери товарища и друга примешивалась подспудная, гнилая радость от того, что теперь, без Абрамцева, многое лично для него делалось проще, делалось возможным; он ненавидел себя за такие мысли, но преодолеть в себе это страшное противоречие оказался неспособен.

Поминки заканчивались: шатрангцы говорили последние слова и по одному покидали чердак. Вскоре, кроме Давыдова, на чердаке остался только Нуршалах ан-Хоба; он был для горцев со станции за старейшину.

— Я немного знал летчика Дениса, — негромко произнес он, глядя прямо в глаза Давыдову, отчего у того по спине пробежали мурашки. — И вот что могу сказать. Я гордился бы таким сыном, но не пожелал бы такого мужа для своей дочери. Спасибо, что почтил наш обычай, Вячеслав.

Не дав возразить, старик резко встал из-за стола и, жестом повелев следовать за собой, стал спускаться вниз. Давыдову ничего не оставалось, кроме как последовать за ним.

Спустившись, старик отправился на кухню давать указания женщинам. Давыдов вышел на крыльцо. Он смотрел на горы, и ему казалось, горы тоже смотрят на него — внимательно и строго.

Абрамцева вместе с Каляевым вышла на посадочную платформу и через терминал вызвала электромобиль до поселка, где жило большинство старых сотрудников. Каляев остановился в маленькой гостинице для командировочных, расположенной прямо на территории Дармына, но вызвался в провожатые.

— Вы сегодня сама галантность, Миша, — с незлой насмешкой сказала Абрамцева. За два часа в кафетерии они почти перешли на «ты»: техинспектор со своей граничащей с бестактностью прямотой и категоричностью вызывал не только вполне понятное раздражение, но и какую-то иррациональную симпатию. От распитой на двоих бутылки вина его слегка развезло: он стал держаться проще и раскованней. Пикировки с ним доставляли удовольствие.

На ее «комплимент» Каляев рассмеялся.

— Стараюсь! Но вряд ли я могу надеяться соперничать с Давыдовым, — сказал он с шутливым сожалением в голосе. — Да полноте, будет вам! — Взмахом руки он отмел готовые сорваться с ее губ возмущенные возражения. — Я видел, как вы держитесь вместе. Нет, на базе о вас не судачат, если вас это беспокоит. Но я же не слепой. Замечать разные мелочи — моя профессия.

— В самом деле? — картинно удивилась Абрамцева. — А в удостоверении у вас указано, что вы инспектор по технической безопасности.

— Техникой управляют люди. — Каляев усмехнулся. — Напрямую или косвенно, но всегда — люди. Вот, например, — он указал на медленно подъезжающий беспилотный электромобиль, — «MobilCar S-500». Хорошая модель. Ее предельный срок службы по нормативам еще не вышел, но у вас на Шатранге коэффициент износа двигателей автотранспорта на открытой местности выше земного на 285 % — и тогда ее эксплуатация уже незаконна, и давно. Судя по звукам из-под капота этого экземпляра и тому, что он еле плетется, весь мыслимый запас прочности исчерпан: можно предположить, что в самое ближайшее время они у вас начнут ломаться одна за другой. Но в документации технопарка базы указано, что почти все S-500-е переоборудованы в платформы и используются только на вентилируемых складах для подвоза грузов. А те, что для пассажирских перевозок, новее и имеют малый пробег. По документам выходит, что все в порядке: мне не к чему придраться, если я не хочу состариться здесь, заглядывая в двигатель каждой колымаги. Но если мы с вами сейчас попадем в аварию — кто будет виноват? S-500-я? Конечно, нет. Я сам, закрывший на очевидную проблему глаза? Механики автопарка?

— Механики, выпустившие очевидно ненадежную машину в рейс, — ответила Абрамцева. — И те, кто оформлял подложные документы.

— Если случится трагедия, все причастные, включая меня, ответят за халатность в суде: но главного виновника нужно будет искать среди тех, кому выгодна авария и у кого есть возможность ее подстроить, Валя. — Каляев взглянул на нее без улыбки. — Моя или ваша гибель, отставка полковника Смирнова, тотальный отзыв S-500, чтобы продать колонии партию новых, но конструктивно неудачных S-550-х — все может быть целью. Чтобы выяснить, какова она — цель, в техинспекции и существует следственный отдел. Вы удивились бы, узнав, насколько часто причина аварии оказывается совсем не той, какая предполагалась первоначально; но пострадавшим часто уже мало проку от наших выводов… Так что лучше бы этому драндулету доехать до конечной станции, как полагается. — Каляев открыл перед Абрамцевой дверь и забрался в салон следом.

Абрамцева поежилась на сидении, хотя в салоне был включен подогрев. Впервые в жизни ей сделалось неуютно в электромобиле. Кольцом сжало горло беспокойство за Давыдова, все еще остававшегося на Хан-Араке. Ночные полеты на Иволге были почти так же безопасны, как и дневные — но не на старом катере.

— Вы ужасны, Миша, — со вздохом сказала Абрамцева. — Человек-кошмар: везде находите опасность.

— Я часто это слышу. Позволите личный вопрос?

— Вы задали их уже столько, что попытка спросить разрешение выглядит странно.

— Вы и Давыдов: как же так?

— Как — так?

— Вы хороший человек, Валя. Честный, хоть и есть в вас женская хитринка. И Давыдов ваш — хороший человек: у него поперек лба написано. Таких, как он, на заре атомной эры называли «правильными товарищами»: ответственный, надежный… Заметьте: говорю все это не в прошедшем времени. Я вас не осуждаю, не подумайте: просто пытаюсь разобраться. — Каляев взглянул в окно; электромобиль неспешно ехал через лес, и за стеклом в сумерках мелькали силуэты приземистых шатрангских елей. — Ваш покойный муж был Давыдову если не другом, то приятелем, ну и вам человеком не чужим; вы оба высоко ценили его, и все-таки…

Каляев замялся: ему не хотелось говорить прямо. В его голосе слышалась какая-то глубокая, по-детски искренняя грусть: быть может, поэтому Абрамцева с некоторым удивлением не обнаружила в себе желания вышвырнуть его из электромобиля.

— Думаю, вы и раньше замечали, Миша: хорошие люди нередко делают плохие вещи, — тихо ответила она.

— Замечал. Этот феномен порядком меня занимает.