Екатерина Годвер - Иволга будет летать

— Стоило бы больше внимания уделять секретности, Игорь, раз играешь в такие игры, — вставил Давыдов.

— Поскольку инспектор Каляев не такой негодяй, каким иногда пытается казаться, и, к тому же, постоянно боится выставить себя дураком, — Абрамцева усмехнулась, — я предполагаю, что этот другой компьютер находится всего лишь у него в гостинице. Но если инспектор в самое ближайшее время не остановит обратный отчет, запись разлетится по всему свету. Сколько у нас еще времени, Миша?

— Восхищаюсь вашей догадливостью, — прохрипел Каляев. — Около трех минут.

— Ты понимаешь ситуацию, Птица? — сказала Абрамцева. — О какой бы то ни было пользе речь больше не идет. Для минимизации нанесенного вреда ты должна подчиниться и отступить. По итогам произошедшего будет разбирательство: твое упорство с каждой секундой усугубляет положение.

— Пожалуйста, Птица, — Давыдов заглянул в темный «глаз» видеосенсора. — Я прошу тебя…

— Ты обманул меня вчера, Слава, — грустно сказала Иволга. — Но ты сделал это ради общего блага. Поэтому я тебя прощаю. Прости и ты, если сможешь.

Манипулятор, удерживавший Каляева, медленно пополз вверх.

— Аварию тоже подстроила ты? — спросил Смирнов.

— Я. Ради…

Смирнов нажал на спуск.

Зашипели расплавленные кристаллы; пахнуло паленым пластиком.

— Это было необязательно, — с укоризной сказал Белецкий.

Ствол лучемета опасно качнулся в его сторону.

Абрамцева, подойдя к Смирнову, осторожно вытащила оружие у него из руки.

— Не надо, Всеволод Яковлевич. Роль Игоря во всем этом куда меньше, чем он хочет представить. Просто он облажался. — Она горько усмехнулась. — Как и мы с Вами. Как и Денис. Птица всех нас сделала. А инспектор Каляев — честь ему и хвала! — сделал Птицу. Вы удовлетворены, Миша?

Каляев, сидя на полу, возился с планшетом.

— Запись никуда отправлена не будет — я передам ее Володину из рук в руки вместе с искинами. Он сам настаивал на полной конфиденциальности, печется о научной новизне. — Каляев скривился. — Так что официальная версия, если никто не возражает, остается прежней.

— Я возражаю! — Смирнов зло посмотрел на него. — Не будет вам больше поводов для шантажа! Шиш Володину, а не конфиденциальность!

Он вышел из лаборатории, резко размахивая руками и чуть не сшибив плечом дверь, которая недостаточно расторопно отъехала в сторону. Абрамцева бросилась за ним.

— Валя его успокоит. — Давыдов подал Каляеву руку, помогая подняться. — Мне не по душе Ваша работа, Михаил. Но, должен признать — делаете вы ее мастерски.

— Приятно слышать от вас.

Давыдов окинул Каляева, пытающегося расправить пиджак, придирчивым взглядом.

— Вы как-то скверно дышите — Вам стоит зайти в медчасть. Игорь, проводи господина инспектора. — Давыдов тронул погруженного в себя инженера за плечо. — Игорь!!! Очнись и будь добр, покажи Михаилу дорогу в медкорпус. Тебе тоже полезно будет пройтись: только не попадайся пока Смирнову на глаза.

Белецкий заторможенно кивнул.

Когда они ушли, Давыдов медленно, словно выполняя старинный ритуал прощания, обошел установку кругом, прежде чем заглянуть в обожженный лучом короб.

Размеренно гудел лабораторный компьютер.

Давыдов постоял минуту и принялся отсоединять кабели, связывавшие поврежденный искин с установкой. Ему нужно было чем-то себя занять.

Поздно вечером на стареньком гостиничном коммуникаторе в номере Каляева запищал сигнал видеозвонка.

Каляев, уже собиравшийся лечь спать, нажал кнопку приема с неохотой и намерением поскорее отделаться от звонящего; но на стареньком экране высветилось лицо Абрамцевой, отчего недовольство инспектора несколько утихло.

— Доброй ночи, Валя. Что-то срочное?

Сквозь помехи было видно, как она покачала головой.

— И вам доброй ночи, Миша. Как вы, в порядке? Целый день от вас ничего не было слышно: как-то непривычно.

— Спасибо: не жалуюсь. Я думал, вы на меня сердитесь, — добавил он после неловкой паузы.

— Все работы по ИАНу сворачиваются, Иволга созналась в убийстве и с расплавленными мозгами летит на Землю, Игорь пакует чемоданы, чтобы лететь с ней, Смирнов в госпитале с обострением язвы, над моей родной планетой нависла перспектива практического уничтожения — и нет, Миша, я на вас совершенно не сержусь. — У Абрамцевой вырвался нервный смешок. — Вы вроде как стихийное бедствие: без толку на вас сердиться.

Каляев против воли улыбнулся.

— Человек-кошмар, стихийное бедствие — что будет следующим? Простите. — Он взял себя в руки. — Валя, мне, правда, жаль, что я принес с собой столько неприятностей.

— Еще скажите, что сделали это ради общего блага! Ладно, Миша — я сейчас не о том. Завтра будет рейс на Великий Хребет: нужно развезти по высокогорным станциям продовольствие и медикаменты — больше оттягивать нельзя.

— Я знаю: подполковник Кречетов и его помощники уже связывались со мной по этому поводу. Дважды — Каляев нахмурился. — Стращали лавинной обстановкой и пытались уговорить дать добро на задействование Волхва. Если вы по тому же вопросу, мой ответ не изменился.

— Уговорить вас будет посложнее, чем убедить самого Кречетова досрочно снять дисциплинарное взыскание с Давыдова. А у нас с Мелиховым даже этого сделать не получилось — так что с вами не стоит и пытаться. — Абрамцева вздохнула. — Но, помните — у нас был однажды разговор про Великий Хребет? Если вы не боитесь лететь на катере, Паша согласен взять нас с Вами на борт. Посмотрите на мир, который ваш великий дядя-академик намерен пустить под нож ради «общего блага», каковым полагает удовлетворение своих амбиций.

— Я люблю Володина еще меньше вашего, поверьте, — сказал Каляев. — И мне не нравится его намерение взять под эксперимент обитаемую планету. Но не стоит представлять его злодеем: он амбициозный ученый, и только, а благо науки в самом деле есть общее благо, как бы избито это не звучало.

— Это звучит, как один из тезисов Птицы.

— Что не значит, что это неверно.

Абрамцева промолчала.

— Давыдов рассказывал мне, что жители Великого Хребта с пониманием относятся к колонизации, хотя она разрушает их традиционный уклад, а горнодобывающие работы меняют привычный облик гор, — сказал Каляев. — Терраформирование — та же новая шахта на месте заповедной пещеры, только в масштабах целой планеты. Возможно, шатрангцы готовы принять перемены и обрести на другой планете новый дом?

— Шатрангцы — возможно. Но мой отец, если вы забыли, был строителем с Земли: я — наполовину терранка, Миша. — Взгляд Абрамцевой стал острым. — Но земляне привыкли, что выбор у них есть — по крайней мере, выбор смириться или бороться. Хорошо это или плохо, но землянам не достает смирения: борьба у нас в крови. В земной культуре это базовая, древнейшая ценность: технический прогресс и прогресс нравственный — лишь ее следствия.